Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: Гарик О
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
Часть II
Умный в гору не пойдёт…
1985г., 7 мая
— Как дела, старлей? — У меня хорошо. А ваши, тащ майор? — Ждём, Петя, осталось три недели с хвостиком. День защиты детей знаешь? — Первого июня? — Ага, вот первого и начнём их защищать. — Как в прошлом году? — Один в один… Всё, старлей, больше никаких личных контактов, только письмом. — Уже?... — Чувствую, приглядывают. — Не доверяют что ли? — Присматриваются… Они все знакомы много лет, а я, хоть и человек Умарова, всё равно чужой, пришлый, со стороны. — Не страшно? — Я своё отбоялся, теперь твоя очередь… Напоминаю, не позднее пятнадцатого должны быть сделаны последние закладки, иначе… Да хрен знает, что будет иначе. У нас время будет рассчитано чуть ли не поминутно, так что и вы уж не подкачайте. — Герыч, сколько можно… маршрут изучили как свои пять пальцев. — Ладно, не обижайся, волнуюсь я что-то… беспокойство… Как будто беда где-то рядом… — Опять предчувствие? — Оно меня подводило? — Да ну тебя, Герыч, ей-богу… — Всё. Тайник проверяй по чётным, дальше без меня. Держи пять. — Удачи, тащ майор.
13 мая
— Всё, бойцы, расслабляйтесь, пару недель можно не думать о плохом. — Саныч, картошки пожарить? — Щаз бы пельмешков… — Не магазинных же… Может, манты на базаре купить? — Хорошая идея… Петь, сходишь? — Что?... — Я говорю, за мантами слётаешь, или опять Лёху посылать? — Пошли, я сегодня посылал уже. — …Ну ты, придурок!... Кто кого послал ещё… размечтался… Схожу… заодно жалом повожу, что на воле делается… — Лёш, на книжном развале пошуруй, Зойка Коран просила. — Нафига! — Да пусть читает, не жалко. — В Москве не купить что ли? — Попробуй купи, как же… — Ладно, посмотрю… Кастрюлю ставьте, я быстро.
— ...А вот и манты прибыли! — Лёха, что за шум на улице? — А… так… говорят, заведующую детсадом машина сбила. — Где, у нас что ли? — Не, Петь, в соседнем квартале. — …Заведующую?... в соседнем квартале?!... Сколько здесь детсадов, Леший! — Ну, один. А что такое, Саныч? — И кто там заведует? — …п-твою ма-ать… чистый ёшкин кот… поели мантов. — Манты в морозилку, общий сбор! — Капитан, мы-то чем поможем? Всё уже случилось. — Может, и не всё. — Саныч, оружие брать? — Только ножи, на всякий случай.
— …Где, ты говоришь, он стоял? — У второго подъезда обычно… Квартира на пятом этаже. — Лёша, ходу, мы подстрахуем.
— …Ну всё, номер есть, осталось только пробить. — Ничего пробивать не будем, не наше дело. — А нахера мы сюда припёрлись, капитан! — Лёш, ты самый хитрожопый, дождись клиента, любого, сольёшь информацию и на базу. Мы рядом, если что. — Есть, капитан… Чё будет… — Ничего не будет, лишь бы с катушек не слетели… — Не знаю, я бы слетел… — Приготовились, идут.
— Слышь, парень, ты машину видел? — Тут много машин. — КамАЗ. — Грузовик что ли? — Ну да, грузовик. — Не, не видел. Самосвал видел. — Точно видел? — Точней не бывает, гражданин начальник. — Справка есть? — Обижаешь, гражданин начальник, паспорт у меня. Показать?... — Значит, говоришь, самосвал видел? — А чё мне врать! Во-он там стоял. А как уехал, извини, начальник, не видел. — Может, номер запомнил? — А чего не запомнить, начальник. Один к одному день рождения мой. А чё, надо? — Надо. — Ну тогда записывай, начальник, если надо… Я и водилу знаю, во втором подъезде живёт. — Во втором? — На стакан дашь, — квартиру покажу. — …Держи… — Пятый этаж, первая дверь направо, не ошибёшься … Я тебе нужен? — Спасибо, друг… За что сидел? — Чужую вину на себя принял. Я не жалею, так было надо. И ты не жалей, если что… начальник.
16 мая
— Алексей, ты со всеми, а мы через мусульманское кладбище, мало ли кто подтянется. — …Народу-то сколько, как Брежнева хоронят… — Лёха, не тормози, время… — Бывайте…
— Старлей, давай ближе к могиле… А вот и Лёха. — Саныч, глянь… Все в сборе… — Где все-то!... хохла не вижу… — Да вон же… справа чуть дальше Дамира… — Пять минут и уходим… Лёха нас видит? — Отмашку дал…
17 мая
— Товарищ генерал, в поле Че Пэ. — Что?... — Не с нашими… погибла девушка Маркуса, сбило машиной. — Та-ак… А в подробностях? — Князев подключился… — Паша, они там охренели совсем, что ли? Какое «подключился»! Что ты несёшь? — Да нормально всё, Юрь Василич… сбоку подошли, дождались милицию, точней, Махмудова… — Засветились всё-таки. — Чисто сделали, не подумайте… — Это ты не подумай, мне по должности думать полагается… Ладно, что ещё? — В общем… девчонку жалко, конечно, но, судя по всему, туристов это не остановит. — Надеюсь… — Вот смотри, Юр… Вся группа в сборе, Индус мотается по стране, — Томск, Тула, Ижевск… Хотя, подожди… Всё, на месте… Умаров звонил. — Дурак старый… — Юрь Василич, теперь уже всё равно. Даже если засветится, ни туристов, ни группу Князева не остановить. Просто не успеют переиграть. — Когда Маркус прибывает в Ташкент? — Первого числа. — Первого?... Дежавю просто… — В каком смысле? — В прошлом году не первого ли числа он там был? — А, это… Ну да, первого. — Так… что там у нас… сегодня пятница, значит… плюс четырнадцать… пятнадцать дней… Суббота… Плохо. — Суббота как суббота… — Эх, засиделся ты в кабинете, Паша, а меня ещё попрекаешь… Суббота, выходной, транспортный поток на нуле, да ещё в пригород. Оставишь без «хвоста»? — Я-то что могу! Князев на месте решит, что делать. Или самому предлагаешь в Ташкент ехать? — Хм… Паш, а если и правда съездить, а? — Да ладно… — Что, не хочешь? — Не могу поверить в собственное счастье, товарищ генерал. — Совсем другое дело! А давай мы за твою командировку по двадцать капель! Не возражаешь? — Юр, я тебя не узнаю… Ты любовницу не завёл?... случайно. — Случайно, Паша, любовницы не заводятся… ну… давай, за твоё… за ваше, так сказать, благополучное возвращение…. Слуш… хм… Паш… а… это… Ставроцкий твой женат? — Был недолго. — Сколько? — Года четыре, кажется. — Ну, четыре тоже не мало… За четыре года можно ого-го сколько наворотить!... А теперь серьёзно… План мероприятий на стол, не хватало нам ещё твоих импровизаций на мою седую голову.
Забродин медленно раскрыл папку, двумя пальцами аккуратненько как дохлую мышь вынул лист бумаги и положил его на стол Будрина. — Разрешите, тащ генерал?... Тут, так сказать… план мероприятий…
10 июня
— Антон, Боба и Марата не представляю. Снайпер и второй номер… Василий, Вася Савушкин… Казимир Войцеховский, подрывник… Мишель Виджасингх. — Где ты их насобирал? — Василий сибиряк, Казим харьковчанин, Мишель приехал из Индии, Пондишери. — Ого… далековато тебя занесло. — Моё начальство заинтересовано в этой… э-э… в этой прогулке. — Откуда язык? — В каком смысле язык? — Говоришь почти без акцента. — Учился в Ленинграде, потом работал в посольстве. — Земляк, значит, почти… — …Ну всё, по коням?... Поедем смотреть, что у нас приготовлено.
— …Си-четыре, тридцать килограммов. — Ничего себе… — Дальше… радиоуправляемые взрыватели. Не американские конечно, но вполне надёжные… Теперь смотри… Компактные рюкзаки с поясным креплением как у станков. Вместимость — четыре–пять кэ гэ си-четыре и сухпай на двое суток. — Меня интересуют стволы. — Мишель, покажи. — …Вэ Эс Эс «Винторез». Последняя советская разработка. Этой винтовки даже на вооружении нет ещё. Оцени… Коллиматорный и ночной прицелы, с пятиста метров пробивает двухмиллиметровую сталь. Без снаряжения меньше трёх килограммов. Магазины по двадцать патронов, заряжаются из обоймы. — Скорострельность? — Неплохая, я бы сказал, — хорошая. Меньше секунды. — Как ты всё добыл! — Керим–ака. Я помог со средствами. Американские доллары даже у вас двери открывают.
«Доллары, как же… знали бы вы, как генерал Будрин двери открывает…»
— …«Стечкин», это само собой. — С пистолетом на амбразуры? — Зачем с пистолетом… Вот, держи… «Вал», из одной серии с «Винторезом». Скорость выше, остальное хуже. Но хорош, собака, для стрельбы на ходу. — Лёгкий какой… А ничего, удобная приблуда. Маслят много? — Что такое мяслята?... Грибы знаю. — Патроны. — А, патроны… Патронов хватит… Тут складные станки… титановая рама…
«Силён мужик… я бы с ума сошёл от горя… Слушай, смотри, щупай, запоминай, через две недели друг другу задницы будем прикрывать…»
Я помню, всё было как будто сейчас… У иконы свеча — в отражении факел.
Осень
— Сонюшко, милая, здравствуй! — Здравствуй, муж мой! — Извини, что долго не писал, — первая неделя была просто сумасшедшая. — Не извиняйся, родной. Чем ты был занят? — Два дня меня расспрашивала мама. Начала издалека-далёка. — Ты прилетел издалека. В самолёте не тошнило?… нога не болела? — Всё было чудесно. Четыре часа проспал как младенец. — Бахрам развёз нас по домам… Сначала ребята просили составить им компанию, — за твой отъезд. Но я отказалась, решила побыть одной. Сидела, и смотрела на часы. Считала каждую минуточку, которая приближает тебя к дому. — Меня встретили Виталик и мама. Он отвёз нас домой, и мы до полудня с ними проговорили. — Тоша, так нельзя! Во сколько вы приехали? — В три часа ночи мы уже сели пить чай из пиалушек, которые ты подарила. Мама немножко поплакала. Виталик порывался лететь в Ташкент, чтобы познакомиться с Амиром и Робертом. — Я думала, что только азиаты ненормальные. Оказывается северяне такие же. — Мы разные. И одинаковые тоже. Я понял это в мой последний приезд. Когда познакомился с Бахой (обними от меня всю семью), с Керимом–акой. Когда встретил тебя. — Встретил и сбежал, как подлый трус. Прости, я так пошутила для поднятия тонуса. — Я понимаю тебя. Иногда для тонуса я такие вытворяю вещи — сам диву даюсь! — Надеюсь, ничего плохого? — При случае как-нибудь напишу. Посмеёшься надо мной. — Представляю, как ты развлекаешься. — Сонюшко, это не развлечения! Ты изменила всю мою жизнь. — Что в мужчине можно изменить! — Очень много. Ты помогла мне увидеть самого себя. — Разве я зеркало? — Самое прекрасное зеркало в мире! — Когда я впервые посмотрела в твои глаза, — я увидела в них своё отражение. И сердце подступило к самой гортани, лишив меня дара речи. — Жаль, что не сразу это понял… Прости дорогая, мне пора. Выберу время — напишу ещё. — Спасибо, родной. Пусть твои письма будут короткими, как школьные записки. Но самый любимый звук для меня теперь — это стук почтальона в дверь. Знаешь, мне письма приносят прямо в квартиру. Целую. Твоя Соня.
— Здравствуй, муж мой! — Доброе утро, солнышко! — Вчера у меня был праздник. — Мне повезло меньше, — будни не располагают к веселью. А что ты праздновала? — Приезжала Лейла с дочкой. Муж привёз не только их, но и мою маму. — Как это возможно! — Прости, Тошик, я не успела тебе сказать. Наши мамы были знакомы много лет. Они жили по соседству, в Андижане. А с Лейлой мы учились в одной школе. — Вот откуда ты хорошо знаешь сестричек! — А ещё приезжали Керим–ака и Герда. Мы смеялись и веселились до упаду. — Как себя чувствует маленькая Любанька? — Ты помнишь, как её зовут? Какой ты у меня внимательный! Люба такая хохотушка! — Чем вы ещё занимались? — Мама и Лейла расспрашивали про тебя, перебивая друг друга. А ведь они совсем тебя не знают. Только Керим–ака тихо посмеивался в усы. Наверно он знает что-то такое, чего не знаю я. — Может быть и так. А какая она, Лейла? — А какой он, Антон, — спросила меня Лейла. Что вас связывает? — Конечно ничего! Но если ты так их любишь, — почему бы не посмотреть на них твоими глазами! — Лейла красивая. — И это всё, что ты можешь про неё сказать! — Разве мужчин интересует что-то ещё? — Не обижай мужчин. Некоторые находят своих женщин за четыре тысячи километров от своего дома. — Прости, родной. Я не имела в виду тебя. — Конечно, прощаю! Иначе кто меня тогда простит. — Она действительно красивая. Но не такой красотой как у Герды. В ней есть что-то особенное. Может потому, что она мама. А может то, что в вас есть что-то неуловимо общее. Иногда мне кажется, что поэтому я тебя и выбрала. И когда я смотрю на неё, то вспоминаю тебя. Как будто ты близко–близко, рядом, на расстоянии вытянутой руки. — Хорошо, что у тебя есть такая подруга. Буду рад познакомиться с ней и её семьёй. — Бобик напечатал фотографии, которые вы делали. И теперь вся квартира украшена твоими глазами. Поначалу всем казалось, что я схожу с ума. Откуда же им знать, что я уже сошла. Мой ум — теперь это твой ум, любимый мой. — Моё сердце — теперь твоё сердце, любовь моя. Твой Тошик (мама улыбается, — так меня никто ещё не называл)
— Здравствуй, ласточка моя черноглазая! — Здравствуй, сокол мой ненаглядный. Я не глупо сказала? — Даже если глупо, — я этого не заметил. — Невнимательный какой… Что ты кушаешь, дорогой? — Научил маму готовить плов. Правда она баранину не ест. Но это не беда. — Тебе нравится, как она готовит? — Нравится. Но плов лучше тебя никто готовить не умеет. — Герда учится в институте. Ой, прости, я ведь не писала, что она студентка. Уже второкурсница. — А где она живёт? — У дальних родственников. — Это хорошо. Что ещё нового? — Амир зачастил в Ташкент. Зная твоего друга, могу подумать только одно, — он решил наконец-то остепениться и найти своё семейное счастье. — Это было бы здорово! Хотя трудно представить его мужем, а тем более отцом. — Мне тоже трудно, и немного весело. Он стал таким неуклюжим, — то отвечает невпопад, то глупо улыбается. — Тогда он точно влюбился. — Я тоже так подумала. Сейчас у меня появилась задача, — хочу посмотреть на его подругу. — Спроси у Бахрама или у Роберта. — Бахрам на вопросы не отвечает, а хитрый кореец говорит, — мол, помолись, и всё пройдёт. И это называются друзья! — Придётся потерпеть до поры до времени. Не сможет же он скрывать свою любушку до самой свадьбы! — Приезжал Керим–ака. Привёз тебе в подарок Коран. Сказал, что в Ленинграде такой не купишь, а тебе может пригодиться. Я не стала возражать, зная твоё отношение к религии и вере. На следующей неделе я вышлю его бандеролью. — Спасибо. Конечно, нельзя в одночасье стать верующим человеком. Особенно если тридцать один год прожил вне церкви, какой бы она ни была. Я обязательно почитаю. — Я тоже приготовила кое-что для тебя. Но пересылать пока не хочу. Лучше отдам при нашей встрече. Или подарю в день свадьбы. — Я не стал любопытствовать, но попросил об этом маму. Ещё она спрашивает, — есть ли у вас или в Ташкенте возможность приобрести православную литературу. В Ленинграде это серьёзная проблема. Я не вдавался в подробности. Вопрос пока стоит только так. — Ну вот, не успела поделиться, как уже придётся раскрыть семейную тайну. Тошик, я купила Новый Завет и учебник по церковно–славянскому языку. Помня твою любовь к литературе и интерес к языкам, думаю, что ты сможешь правильно меня понять. — Радость моя, от тебя принять смогу всё, что угодно! А такой подарок тем более. Пожалуйста, вышли книги при удобном случае. — С радостью это сделаю. — Мама отбирает у меня авторучку. Хочет передать тебе привет и материнское благословение. — Тошенька, обними её и поцелуй от меня. И тебя обнимаю, мой свет, и целую. Твоя Соня.
— Тошенька, родненький, прости, что долго не отвечала на твои письма. Надеюсь, ты не очень волновался. Я просто не могла. — Что случилось, Сонюшко? — У нас горе. Умерла женщина, которая приходила помогать Амиру в доме. Она была очень старенькая. Однажды заснула и не проснулась. — Жаль, очень жаль. Я хорошо её помню. — К тому же она оказалась совсем–совсем одинокой. Ни детей, ни родственников. Амир организовал похороны по мусульманскому обычаю. К моему удивлению на кладбище было много народа. — Плохо, когда проводить в последний путь не находится никого из родных. Но ей, надеюсь, было уже всё равно. — В свободное время я помогаю одиноким старикам. Меня очень хорошо привечают. Оказывается, — тебя знают здесь и вспоминают добрым словом. Когда ты успел так прославиться? — Для меня это такая же загадка, как и для тебя. — А ещё говорят, что Керим–ака твой друг. Вот это вообще выше моего разумения! Ты был в его доме всего несколько часов. Да и то в полусонном состоянии. — Спроси у него сама. Возможно, он чего-то не договаривает. — Тошенька, я могу тебе похвастаться? — Ну как я запрещу моей малышке эту слабость! Конечно, солнышко! — До твоего приезда мне не давали прохода разные прохвосты. А сейчас они обходят меня стороной, завидев только лишь издалека. И женщины кланяются при встрече. Некоторые стараются сделать это первыми. Иногда становится стыдно, особенно если это пожилая женщина. — Радость моя, любовь и уважение не имеют возраста. — Ты плохо знаешь азиатские обычаи, Тоша. — Ты права, тут мне возразить нечем. Но между нами восемь лет разницы. Разве ты её ощущаешь? — Тошик, о чём ты! Ты для меня самый молодой, самый красивый, самый умный, самый талантливый! — Как прекрасно быть самым-самым! И всё благодаря тебе, любовь моя. Обнимаю и целую крепко-крепко. Твой Антон.
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (окончание) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
15 июля
— Здравствуйте… мне пришла квитанция… Это к вам? — Паспорт ваш дайте, пожалуйста… распишитесь. — Спасибо…
«Дорогой Герман, здравствуй! Эта бандероль была приготовлена заранее и передана твоему знакомому, сослуживцу, моему соседу в махалля Ёдгоржону. Если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет в живых. Извини, не смог с тобой попрощаться по-человечески. Но так уж вышло. Слава Аллаху, я в тебе не ошибся, как не ошибся ранее в людях, кому ты помогал во славу Его и на благо нашего Отечества. А Отечество для меня не простой звук. Я боролся с басмачами, восстанавливал Советскую власть, и если где совершал неблаговидные вещи, то знай, я искренне верил в дело, которому служил. Как служишь ты сейчас. Буду немногословен, хотя, и ты однажды меня поймёшь, писать завещание дело красивое и неблагодарное одновременно. Высылаю ключевые документы, в них имена, должности, структура управления. Этих данных больше нет нигде. Прости, что солгал тебе при нашей первой встрече. Не могу знать, пригодятся ли они тебе, как ты используешь их, кому передашь. Но это последний долг, который я обязан исполнить. Родина как и жизнь у человека одна. Зачем я это делаю… прямо говорить не стану… Вспомни французский фильм «Смерть негодяя», и ты всё поймёшь. Ты умный. Всё, что кроме, большого значения не имеет, но за каждый листок из этого письма не пожалеют ни родных, ни близких, ни знакомых, никого. Так что береги себя, свою семью, а паче чаяния (видишь, я тоже стал немного русским) душу свою береги. Она всего дороже. Прощай Генерал-лейтенант в отставке К. У. Умаров»
7 сентября
— Красота какая… «Берёзы… русские берёзы… вы на судьбу мою похожи…» — Герман, и где ты здесь видишь берёзы? — Пап, это песня конца семидесятых. Не слышал что ли?... Мансур Ташматов пел… шикарый был голос… потом пропал куда-то. — Сын, ну куда люди пропадают… Кто-то умирает, кто-то дорогу перешёл не тому человеку. Хорошо, если жив остался. — Да ну тя, пап… — Ты где витаешь? Тебя здесь нет. Проснись, наконец, Гера. При твоей работе… — Пап, не про работу… вот она где у меня эта работа. — Возьми отпуск. Ты ведь неделю не догулял, кажется? — Десять дней. — Ну вот и отдохни… Езжай в Ленинград, погуляй… — Наверно так и сделаю… заодно человечка надо повидать одного… Вот удивится-то… — Самому бы не удивиться, Гера. — Хм… ты так думаешь?... Пап, я, пожалуй, выпью… — …Геля, сделай Герману что-нибудь… закусить. — …Пап, не надо, я сам… Ох… — Что такое? — Да кольнуло что-то… в боку… разогнуться не могу… — Ну-ка дай… аппендикса у тебя давно нет… что это может быть… А так?... — Ух-х… ф-фу… — Так, Гера, к машине… аккуратненько… Геля, к ужину не жди! — Вы куда?... Слава, что случилось? — Герку везу в больницу. — Что-нибудь серьёзное? — Ну, а сама-то как думаешь! — Слав, позвони… пожалуйста…
— …Вы кто, ангел?... Девушка, выходите за меня замуж… — …Софья Андревна?... — …бредит… Замуж зовёт. — Значит, бредит… Я начинаю…
— Станислав Сергеевич, как вы догадались про аневризму? — Милочка моя, я по образованию военврач… Был у нас в Академии замечательный совершенно преподаватель… Так вот он рассказал однажды… В общем, — Ставроцкий махнул рукой, — аневризма брюшной аорты удел старых, пожилых. Но и молодёжь, как ты сама, Сонечка, видишь, не застрахована. Окажись он в других условиях, скончался бы в течение суток. — Это же сын, а вы так спокойно говорите… — Софья Андревна, ангел мой, здесь я прежде всего хирург, врач высшей категории. Или ты решила принять его предложение? — Да ну вас, скажете тоже… — Я пошутил… Ну, я, пожалуй, поеду… утром встретимся…
«Опять выходной пропал… ну Гера, подвёл папу…»
— Ну что, больной, как самочувствие? — Хреново… Пап, что у меня было? — Потом, всё потом, поправляйся… Геля с Пашкой привет передают, волнуются за тебя. — Спасибо, мне очень приятно… Пап, а та девушка… Кто она? — Помнишь?... Надо же, думали, бредишь… Софья Андреевна, моя операционная сестра. Двадцать шесть, не замужем… пока. — Исправимо. — Серьёзно?... Могу позвать. — А можно? — Хм… кажется, нужно…
— …Соня, ты музыку любишь? — Какую, Станислав Сергеич? — Ну… например, марши! — Опять смеётесь?... Я кроме «Прощания славянки» ничего и не знаю. — Ну так узнайте, ангел мой, всё в руках ваших. — Что-то я вас не понимаю… Станислав… Сергеевич… — Тут недалеко молодой человек один хочет послушать музыку, просит составить ему компанию. — Меня? — Вас, моя дорогая. А про музыку не спросите? — «Прощание славянки»?... — Софья вы моя недогадливая Андреевна, марш Мендельсона! Номер палаты подсказать?...
Послесловие
Со времени описываемых событий прошло тридцать семь лет. Сегодня можно рассказать о «кто был кто». То немногое, за что точно не привлекут как за правду, так и за художественный вымысел. Начну с Евдокимова. Последний раз я встречался с ним в августе восемьдесят седьмого. К тому времени он уже сменил три школы, в четвёртой ему было отказано. Его сын (дочь младшая) по окончании восьмого класса ушёл в училище, чтобы хоть как-то поддержать семью материально. В конце августа на фоне психического обострения он много накуролесил, в том числе, — сейчас в это трудно верится, а тогда тем более… В общем, в одиночку захватил подводную лодку у причала базы в Финском заливе. Скрылся, был в бегах, через месяц он уже находился под бдительным присмотром в психбольнице. Спустя лет семь–восемь я случайно встретил его на автобусной остановке, меня он не узнал. Да, чуть не забыл… После смерти мамы Галины Аркадьевны, то есть тёщи они продали домик под Калинином (ныне Тверь), квартиру в Подмосковьи и перебрались в посёлок Левашово под Ленинградом.
Генерал Будрин скончался от инфаркта в своей постели вскоре после отставки осенью девяносто первого. Его двойная роль в истории с «Экспедицией» так и не вышла за пределы кабинетов. Возможно, это было правильно.
Полковник Забродин вышел в отставку по достижении предельного возраста. В середине девяностых его дети выехали в Германию, чуть позже забрали к себе и отца.
Братья Зайцевы. Про них известно только, что в девяносто втором они уехали в Израиль, — оказалось, что по материнской линии у них есть кое-какие преференции. Шабак принял их в свои ряды с распростёртыми объятиями, и они прослужили там больше пяти лет, после чего уехали в Америку (или в Канаду — неизвестно).
После развала страны и начавшейся реформы Конторы в девяносто первом Ставроцкий оставил службу и ушёл в коммерцию. Спустя четыре года, когда он ехал в машине со своими родственниками, на него было совершено покушение, замаскированное под дорожно–транспортное происшествие. Сам Герман отделался синяками и ссадинами, Ставроцкий–старший и его жена погибли на месте, их сына врачи спасли, но головной мозг получил настолько серьёзные повреждения, что без посторонней помощи он не мог себя обслуживать. Герман перевёз брата в усадьбу, которую успел построить в чистом поле недалеко от деревни в погранзоне в ста пятидесяти километрах от Петербурга. Я встречался с ним в ноябре двухтысячного (бизнес), в две тысячи втором получил известие, что он пропал. Исчез. Есть мнение, что его всё-таки достали, потому что брат остался без опеки и был помещён в одну из городских клиник. Усадьбу местные жители растащили по брёвнышкам, остальное сожгли. Людская память о нём была нехорошая. Меня это не удивило. Да, ещё… Сюжет с участием «Софьи Андреевны» — просто эпизод красивой лирической сказки с открытым финалом, — Ставроцкий так и не был больше женат.
Лучше всех сложилась судьба Князева. Он дослужился до высоких чинов и должностей, и возглавляет серьёзное подразделение в одной из Федеральных силовых структур. Лично не встречался очень давно, но мне рассказывали о нём около полутора лет назад. С Зойкой он развёлся. Она бросила его в девяносто четвёртом и вышла замуж за другого, а он остался один. Правда, замужняя дочка и внуки рядом с ним. Так что деду скучать не приходится. Вот, пожалуй, и всё.
…А мир светляков нахлынет, и прошлое в нём потонет, И крохотное сердечко раскроется на ладони. (Ф. Г. Лорка)
— Тёть Валя-а!… — Проходите, мои ненаглядные, не чаяла уж и дождаться. — Тёть Валь, это Тайна и Хейно… Арви… — Полина, можно просто Хейно… Здравствуйте, мне очень приятно. — Ну раздевайтесь же! У нас и так не холодно, да ещё духовка целый день жарит… Полина, помогай.
— …Валя, у вас найдётся для меня передник? — Зачем? — Не хочу сидеть как на именинах. — Тайна!… — Ничего, ничего, я же знакомиться приехала. А как знакомиться, если вы на месте не сидите! — Давай на «ты». — С удовольствием… Так где передник, есть? — Сейчас… Таня… Тань!… — Что, мам? — Передничек свой дай. — А я? — Снимай, снимай. Помоги отцу лучше…
— Что с ней, обиделась? — Не знаю. Взбрыкнула девка что-то… Пойдём на кухню… Паша, ведите ребёнка в комнату… Пусть поздоровается с дедом… Полина, иди, иди, не мешай, без тебя разберёмся. Пообщайся с Нюшкой. — Женя приехала? — Будут с минуты на минуту. — Хорошо, тёть Валь… Тошка, отпусти кошку!
— Ну дорвался парень, сейчас визгу будет… Ты на всенощной была? — Собиралась, да затемпературила вот… Утром только сбить удалось. — Жаль… Татьяна тоже не ходила, вчера в Петергоф с однокурсниками ездила, рисовали чего-то… — Она художник? — У нас папа акварельками баловался. Да и сейчас иногда… под настроение. — Есть в кого. — …и Тошенька наш её приучил, — то краски купит, то пастельки, на выставки таскал с собой лет с пяти, наверно… Нет, позже… После инфаркта… седьмой уж пошёл. — Он тоже художник?… был?… — Скульптор. Давно бросил… лет пять–шесть. — И сразу в семинарию? — Как же, сразу… Спасибо отцу Александру, — в оборот взял. Совсем ведь сладу не было!… Ох, родная моя, если б ты знала, сколько горя через него пережито… Так пил… так пил… Вспоминать тошнёхонько… Посмотри, как там пирожок наш поживает. — …Ничего себе… пирожок… — Семейная традиция. После Великого поста пирог с осетриной. Так-то не сильно разбежишься на нашу-то зарплату, а разговеться — тут мы себе не отказываем. — Вкусная традиция. — Сейчас Тотошенька на запах прибежит. — Тотошенька?… — Антон свет Георгиевич наш… Не дочки — давно бы послала куда подальше. Уж как они его любят… Особенно Нюша… Кто знал, что из него дурь выйдет!… Сейчас даже и не верится… такая радость… такая радость… — …А здесь что? — Пирожки, Антон называет булочками. Яйцо, зелёный лук… Сын-то с тобой? — Да, конечно. — А почему не ходил? — А, это… Нет, он ходил. — Что-то не припомню. — Сразу домой, на трапезу не оставался. — Зря… это он зря. Очень хорошо было, весело. Даже наш отец Антоний маленькую речь сказал. — …Расстроенный пришёл, полдня разговорить не могла. — Вот дурья голова! Молодой, — веселись, развлекайся, общайся с людьми. — С девушкой хотел познакомиться, да её на службе не было. — Так он в храме видел её? — В субботу литургию отстояли. — Сколько ему? — Двадцать второй. — Вот и моя дурёха тоже. Чуть скандал не устроила. — Это она? — Она… Старшая с мужем приедет… рожать скоро… Бабушкой буду. — Поздравляю.
— …Мама?… — Что, сынок? — Можно тебя на минутку? — Извини, Валь.
— Хейно?… — Мама… — Что? — Ма… — Да что ты заладил — мама да мама! — Ма… ты знала? — Я много чего знаю. Что ты имеешь в виду? — Это… она… — Кто она? — Она здесь. — Да объясни ты толком! — Эта девушка… Её тоже пригласили? — Никого не пригла… ша… погоди… Это Нюша?… то есть… Таня?!… — Мам… мне страшно… — Так… я сейчас…
— Валя, требуется наша помощь. — Что стряслось!… — За мной… Где Танина комната?… эта? — Да. — Господи благослови…
— Таня, меня зовут Ираида. Я пришла сказать… мы с твоей мамой пришли сказать, что мой сын хочет с тобой познакомиться… Хейно, твой выход… Валя, мы на кухню. — Подожди… Хейно?… Таня… это он?… Ясно… Пойдём, Ира…
— Так Ира или Тайна?… или это тайна?… — Я… так… меня муж называл… А Виталий Иванович… Антон… Ирой… — Ира?… ты… постой–постой… Ира?!… Турчанинова… Господи помилуй… — Марттинссен я, почти семнадцать лет. — Позвать?… — Валь… не сейчас… на… налей мне… ви… вина… пожалуйста… — Так… тихо… Ну Виталик… ну Заболотный… он же тебя узнал!… И не сказал, мент позорный… Ну я ему устрою!… — Валь, прошу… подожди… немного успокоюсь. — Ты знала, куда тебя к столу пригласили? — Вчера… говорила с Полинушкой… — Ты помнишь Полину? — Я не видела её никогда… Пока Юля, подруга моя… соседка Полины… Она показала фотографии. Я узнала… То-ошу… — Тихо… да тихо ты… глотни… Вот и ладненько… Держи хвост пистолетом. В обморок не упадёшь? — Ты меня подержишь? — Может, мне и свечку подержать? — Валя!… — Боже мой… Боже мой… И ты?… ты двадцать лет?!… — Ага… Ну дура я, дура. — Точно дура… дурёха… Чем это пахнет?… Пирог!… Мама родная… чуть не спалили… Вот я сегодня дам Виталику разговеться!… Попляшет у меня, дорогой! — Валя, а чем он провинился! — Да ничем!… Напьюсь в зюзю, и пусть меня на руках носит, пока не поломается. — Я с тобой. — Нет!… Ты сегодня нам трезвая пригодишься. Поняла?… Так… сиди здесь и никуда не уходи… Молодёжь проведаю…
— …Нюша, Нюш, ты показывала Хейно акварельки? — Мама, Хейно приглашает меня в Аскола. — Уже?… Молодец… молодец… В гости или?… Что вы на меня смотрите!… Просто спросила… Минут через пятнадцать прошу к столу, особого приглашения не будет. Женя с Игорем приехали. Вы меня слышали? — Да, мам. Мы обязательно… Правда, Хейно?…
— Виктор Андреевич, здравствуйте, это Маркус… Нормально… Есть немного, не без этого… Да, конечно… Сколько сможете… А когда получу остальные?… Я понимаю… Но ведь и мне как-то… Хорошо, я понял… Нет проблем… Мне бы за аренду рассчитаться, остальное как-нибудь… Спасибо, Виктор Андреевич…
— Молодой человек, вы к кому? — А вам какая разница! — Я здесь живу. — К Максиму. — Яво нет. — Догадываюсь… Вы давно его видели? — На прошлой неделе. — А вы не знаете, где он?… они уехали? — Нет яво. — Я понял. — Яво совсем нет. — Как это! — В аварию попал он, разбился. В «Скорой» помер, не приходя в сознание. — Подождите… Максим?… умер?! — Да. В субботу это и стряслось, мил человек. — А дочка?… у него была дочка! — Хотите, я вас чаем напою? Не май месяц ведь, замёрзли, поди.
— …Не стесняйтесь, проходите. — Уютно у вас… — Да какой там уют… Стара уж стала, силы не те. — Вы одна? — Дочка у мя есть, и сын… Вы вовремя пришли, только–только чаёвничать собралась… А тут слышу стук. У Максима Володимировича звоночек-то давненько уж не жужжит… Ох, Царствие яму Небесное, и жене яво… Вере… Осиротили ребятёнка, всё о себе да о себе, а об жизни не подумали. Вот как ей теперь, без родителей-то… — …Спасибо, я c вареньем не буду… Боюсь вспотеть. Морозно сегодня. — Как хотите… Как вас звать–величать? — Антон. — А по батюшке? — Георгиевич. — Хорошее имя… Антон… Вы в Бога-то верите? — Как сказать… Кажется, верю. — И в церкву ходите? — Ленив я, матушка. — Значит, пойдёшь. — Почему вы так думаете? — А у тя, милок, на лбу написано. — Что написано? — Что священство тя ожидает. — Скажете тоже… Неуч я, да и… по грехам моим… — Почто?… али думаешь, что Господь не простит? Уж каких татей прощал, а тя и подавно за страдания твои. — Какие там страдания… — C женщинами те не повезло по глупости твоей да по наивности. — Я не наивный. — …Ты первый к Максиму Володимировичу пришёл… Дочку-то явоную сразу и забрали, в тотжын день. — А кто её забрал?… родственники? — Да какие там сродственники! Со службы яво, видать, и забрали. — Вы не знаете, куда её увезли? — Выброси из головы да из сердца. Своя у няе судьбина, у тя своя. — Это точно… — Вы с Максимкой-то как, в друзьях были али так, по случаю? — Не знаю… Кажется, хороший был человек. — Хороший, — значит, хороший… Ты посиди тут, милок, я сейчас… Хороший был человек Максимка, верно говоришь…
— …Вот… Антону Гяоргиевичу… Тябе, сынок, распоряжайся. — Как мне! — Я бабка неграмотная, что написано, тому и верю. — …Тут… деньги… — Значит, всё-таки друг он те был сердечный. — Я не могу… — Э-э, милок, можешь, не можешь, а взять придётся. Ты же не скажешь яму, что не возьмёшь! — Теперь не скажу… некому… — Вот и он так подумал, видно. Знал ведь, что те деньги-то пригодятся. — …Пригодятся… — Де могилка явоная, — ня знаю. Так что коли захочешь — сам ищи. Веркину знаю. Да не пойду впустую ноги мять. Непутёвая она была, Верка-то. — Теперь не важно. — Верно говоришь, Гяоргиевич, не нашего ума дело людей осуждать. Все там будем. Кто раньше, кто позже. — Да уж скорей бы… — Не гневи Бога, не ровён час — отвернётся. — Может, повернётся? — Ты вот через сердце всё пропускаешь, а не кажному дано. Потому и болеешь. А через болести ведь и душа чище становится, спаси нас Господи! — Спасибо, мамаш, за тепло да угощение. Пойду я… Возьмите… немного… — Эт что ещё за блажь! Думаешь, — голодаю тут? — Помяните Максима с Верой. Да и за раба Божьего Антона свечечку Пресвятой… вдруг подсобит. Не самый ведь я пропащий.
Взрослые плачут слезами. Взрослые плачут глазами. Маленькие плачут сердцем, Маленькие плачут жизнью. Но если взрослый плачет как маленький, Значит, он и правда плачет. (Марик, 10 лет)
Как-то в отпуске решил слётать на малую Родину, тем более, что и повод был подходящий — днюха у родной сестры. И вот что мне за столом родственнички поведали...
Тому лет уж как 20, когда муж систера был ещё вполне так в силе, подрядился он помочь другу с переездом с одной хаты на другую. Перевезли, ничего не забыли, не потеряли. Потом крепенько так отметили мероприятие, и зять своим ходом двинулся до дому. Расположился в трамвае и заснул! Добрые граждане вызвали ментов, те, не долго думая, положили его в бобик и благополучно доставили в медвытрезвитель. Дальше было странное... Пьяненький в мясо зятёк вдруг приходит в себя и толкает речь: — А вы знаете, грит, менты позорные, кто моя жена в девичестве?... А кто у неё брат, знаете?... И называет мои Ф.И.О. Охуевшие менты звонят систеру и узнают, что всё точно так и есть... Ну, систер была на работе, звоните, грит, сыну. Позвонили племяннику, — забирай своего папу отсюда. Быстро. Нахуй! Племяш не отдуплился совсем, что за тема. На машину и за папой. Менты потом крестились минут пять!... Бля-ать... Пронесло!...
Рассказал историю в компании. Народ не въезжает... Что за хрень!... Или ты в таком страхе держал город, что тебя до сих пор помнят? А дело в том, что у моего отца был друг, полный тёзка (кроме отчества). У друга были дети, старший — мой полный тёзка по Ф.И.О.. Но это не всё. Последние пару десятков лет с гаком он служит начальником полиции всего города. Ну и покажите мне мента, который бы не знал, как зовут его Самого Главного Начальника!.. )))
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
Репортёр 3
— …Павел Петрович, ну что ты меня изводишь… Простая командировка в тёплые края. Какие тут могут быть пожелания!… Там море есть? — Есть, товарищ генерал, Ташкентское. — И как оно? — Да грязь там, товарищ генерал, уж лучше на Клязьму. — Ну, лучше так лучше… Значит, кадры в твоих руках. — Есть, товарищ генерал. Разрешите?… — Зови.
Вторая встреча с генералом. При первой напомнил мне актёра Громадского. Сейчас он ещё больше стал на него похож. — Ну, здравствуй, майор. «Вот это лапища…» — …Ставроцкий, кажется, твоя фамилия? — Так точно, товарищ генерал! — Да сядь уже, садись… Что думаешь, майор? — Так ведь Пал Петрович… товарищ полковник уже сказал — приехать-посмотреть-запомнить-вернуться-рассказать. Думать приказа не было. — …Гера… твою мать… Ты чего меня позоришь! — Тащ генерал, тащ полковник правду боится, то есть не правду, а когда вслух правда. — …Ну всё, майор… — …Павел Петрович, не пузырись… ну что ты, право слово… «Точно Громадский, один в один…» — …Горяч… горяч… Ты в кого такой наглый, майор, а? — В папу, тащ генерал! Когда папенька наш бухать изволили на пару с товарищем полковником… — Всё-всё, остановись! Генерал откинулся в кресле и захохотал низким почти что внутриутробным голосом. — Пал Петрович, у тебя все такие или только один?… в мою, так сказать, честь … — В смысле… что вы сказали? — Да полно тебе, Паш, ну сколько лет вместе работаем, на благо, так сказать, Родины и родного правительства… Коньяк будешь?… А-а… тебя спрашивать… Генерал ловким движением достал из рукава — откуда же ещё! — три рюмки, рядом возникла початая бутылка коньяка, при виде которой у меня начала выделяться слюна… «Дви-ин»!… — …Простите, товарищ генерал, на службе… — Паш, эт что такое?… Ты кого ко мне привёл! — Дурака… Прости, Юрий Васильевич, других нема. — Майор?… — В принципе… рабочий день уже почти закончился… — Ещё раз… — генерал погрозил пальцем, — Пристрелю как дезертира. Понял, майор? — Ещё как понял, товарищ генерал! Как дезертира! Генерал зажал голову руками и завыл как собачонка, не сдерживая слёз от смеха. — Как зовут, Ставроцкий? — Гер… Герман. — О, как космонавта! Давай, Гера, за успешное возвращение на землю… Паш, молодца отдашь, а? — Пусть вернётся сначала, живой, и группу вернёт, потом поговорим… может быть. — Ну ты чего такой жадный, а?… Мне люди нужны. — Всем нужны. Тебе, Юра, задницу прикрывать, а мы Родину от врагов защищаем. Слово «Родина» помнишь? — Ты кого тут попрекать вздумал, а?… меня?… — …Разрешите идти? «Херня какая-то… что происходит?» — Сядь… Сядь, я сказал!… Дурак старый… Майор, свободен… стой… да постой же!… на посошок. И не ерепенься, не будь дезертиром… А нам ещё потолковать надо… с товарищем твоим… па-алковником…
-4-
— Командир, прости подлеца, не думал, что так получится… — Что это?… Вова, ну ё-моё!… — Ну я… это… хотел сюрприз… вечером… шашлыки… под водочку… — И водку притащил? — Да с водкой ничего не случится, а мясо пропадёт. — Когда ты успел-то? Мы в гостинице сидели всю ночь! — Так я… это… из Москвы… Тёща готовила. Она, знаешь, как мясо под шашлыки маринует! Пальчики оближешь. — Сколько здесь? — Четыре кэ гэ, как раз на четверых. — Уже на двоих… — Гер, на троих. — А, ну да… Давай половину прополощем, барбос маринад жрать не станет. Остальное пожарим… Ну ты… «тёща… маринует…» Пирожков она тебе в дорогу не жарила? — И жарила, и пекла, я брать не стал… Да ну их, сами пусть обжираются. А мне жирок сбросить надо. — Все сбросим… Дуй к реке, я за тропинкой присмотрю, не люблю сюрпризы…
— Герыч, а чем ты пацанов загрузил, что рюкзаки будут тяжёлыми? — Сухпай по японской методике. — Это как? — Сушёная баранина, рис, финики, мёд, если достанут. — А чего доставать-то! — Это Азия, с мёдом напряжённка, а снабжение, сам понимаешь, не московское. — Ташкент не деревня. — Ладно, что трепаться… Завтра поговорим… А где барбос? — За валуном от ветра спрятался. — Накинь что-нибудь сверху, ночи холодные…
— Ну вот, ещё одно утро просрали… — Володя, не скули. Харч есть, пацаны ещё довезут. — Скучно без дела. Может, в посёлок смотаемся? — С ума сходить не надо. Разве что дней через пять… — Да ну пять! Откуда пять! — Оттуда, Вова. Сегодня десятое, а их до сих пор нет. Чего ждут, как думаешь? — Ну… ночами холодно ещё, это у нас пуховые спальники. А у них откуда? — Они тоже не пионеры, Вова. Особенно земляк мой. — А что с ним не так? — Северянин… ему мёрзнуть не привыкать… — А-а… вон что… Слушай, Гера… а этот земляк твой… он опасный, как думаешь? — Вова, ты на войну собрался?… Не для войны нас мама родила… Полковника надо опасаться, боевой офицер, не чета нам с тобой. — Ну, как скажешь… Блин, ну скукотища!… сил моих больше нет. — Займись физподготовкой. — А давай спарринг устроим?… — Давай, конечно! Намнём друг другу бока, а завтра туристы. — У тебя бумага есть? — Зачем тебе? — …и ручка. — Завещание оставить хочешь? Хорошее дело. Но бумаги для тебя нет. — Книгу буду писать… — Вова, тебе никто не говорил, что ты дурак?… Ну, кроме меня, конечно. — А что!… Выйду на пенсию, книжку издам. Про тебя там тоже будет. Так что не жлобись, дай бумаги. — Отстань. Всё равно не дам. — Тогда я буду сочинять книгу вслух. — Я четыре года был женат. Кого ты хотел напугать? — Герыч! Идея… Ты тёщу не видел, конечно, но кое-что про неё знаешь. — О, про тёщу интересно. Трави. — Я те такое про неё расскажу!… До самой смерти не забудешь. — За слова отвечаешь? — Тащ майор, клянусь здоровьем тёщи — не забудешь… Ты в курсе, что она у меня брянская?… Брянско-деревенская. А девичья фамилия моей Зойки Закирова. И не Зоя она, а Зухра Шухратовна. — Вова, дай пять. — Зачем… за что? — Во-первых, ты меня наконец-то по-настоящему удивил, а во-вторых, у меня появилась идея. Но про идею потом… Ну, что, Князь, доставай, это надо отметить. — Ты, боярин, шибко не серчай, ежели что не так, мы политесу не обучены, поелику деревенскаи мы. — Так… мясо надо дожрать, а то испортится. Я-то есть смогу, ты без вариантов. А сырое надо барбосу отдать. Пусть порадуется… Вздрогнули… Ну, всё, я готов. — В смысле?… — Рассказывай, чё уж там… А я на звёзды буду смотреть… — Короче… — Вова, не надо короче. Рассказывай, пока не усну. Между прочим, твоя идея была. — Четыре года, говоришь… женат был, говоришь?… В общем так… Семья у моей Зойки большая. Тесть умер давно, но есть две сестры и старший брат, Зойка самая младшая. — Брат?… Не слышал. — Про него в семье стараются вслух не говорить. Сын у него ещё есть, Вова-чёрный, — мать кореянка. Но это к делу не относится… В общем, Славка, брат то есть Зойкин, родился ещё до войны, года за три, наверно, я действительно не знаю. Женился поздно, так что сын всего на два года только старше моей Ташки… Да при его профессии… удивительно, что вообще женился. — И что?… — Вор он. Самый обыкновенный вор. Вот подумай, Ставр, — отца своего в жизни, считай, что и не видел. А профессию по наследству получил. Да, кажется, и сынуля в папашу… — Лишнего на ребёнка наговариваешь, княже. Девять лет пацану. Я правильно посчитал? — Правильно. Но деньги при нём лучше перепрятать. Остальное приколотить. — Я не понимаю… А как тебя в Контору взяли? — Женился уже потом. Я умный, Ставр, недооцениваешь ты меня. И Зойку люблю. Ну ты же видел! Как её можно не любить… — Второй раз удивил… Давай по маленькой… — …Ну, вот… почитай… три года было Славке, когда война началась. А Славкин отец в это время сидел в тюрьме. — Вова, вернёмся — я лично общую тетрадь подарю на девяносто шесть листов. И ручку с золотым пером. И чернильницу. — Ну что, Ставр, интересно? — Трави уже, сна ни в одном глазу не стало. — Помнишь то время… отцы воевали… В начале сорок второго брянщина была под немцами. Тёща с малым, муж в тюрьме, а тут ещё эти… В общем… зашли немцы в деревню…
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
Репортёр 2.1
— …Паша, судя по толщине конверта, в этот раз депеша скоро должна родить. — Может, вскроем, пока не родила, тащ генерал? — А сам чего не вскрыл? — Тут подсказка есть — «Генералу Будрину, лично в руки». — Ну, лично, — значит, лично… Генерал не спеша вскрыл пакет. — Ух ты… ещё одна. Твоему майору на упаковке в магазине работать, цены б ему там не было. — Пока и здесь неплохо справляется. — Справляется ли?... Эт-то что такое… Паша, дверь на ключ, быстро!
— …Ну вот и всё, полковник, картина складывается… Со Ставроцким связь есть? — Хм-хм… через Умарова, тащ генерал. У генерала взлетели брови. — Час от часу не легче! Операцию завалить хочешь?! — Тащ генерал, Умаров не просто пошёл на контакт, он предложил свою помощь… сотрудничество. — Да какой из него к чёрту помощник! Старику за семьдесят уже! — Под семьдесят, тащ генерал. — Большая разница… — Мы не можем… мы должны взять его в расчёт. — Та-ак… дай подумать… Ладно, самого на пенсию скоро выпнут… Ставроцкого вызывай и старика вместе с ним… По прибытии поселишь в нашем санатории. — Так резко? — А что ты хотел, Пал Петрович! Я почти десять лет!... Никаких следов, никаких концов!... Это шанс, Паша. — Ну, для вас… — Паша, неужели ты меня бросишь?... Неужели тебе самому не хочется дойти до конца?... Не поверю. — Кхм… страшно, Юрь Василич. — Чего ты боишься, Паш?.. Ты же конверт не открывал. Или открывал? — Не открывал, тащ генерал. Просто… в шифрограмме было кое-что ещё… Лаборатория. — Ну вот и всё, Паша, мы с тобой в одной лодке… Иди… и, это… Дурак ты, Паша, если бы сразу мне доложил, может, и по-другому всё вышло. — Всё? — Хоть что-то… Жду вас обоих на доклад. — А санаторий? — А санаторий потом. Ферштейн? — Яволь, герр генерал! — Да, кстати, кроликов своих… Зайцевых этих… возвращай домой, погрелись и хватит с них. В Питер, всех в Питер.
— …Иосиф Вартанович, это Будрин беспокоит. Не забыл? — Забудешь тебя, как же… Здорово, генерал. — Йося, нам бы поговорить. Ты как, время есть? — Нет, конечно. Но для тебя найдём. — Ищи, Йося, ты мне нужен. — Я или?... — Увы, Йосик, только «или». — Подожди-подожди… Ты хочешь сказать… — Иосиф, не по телефону… Да, я хочу сказать.
— Давай по маленькой… — За встречу. — …Давно не виделись. — Да где нам встречаться… Ты вот генерал, а я пенсионер. — Ну, не прибеднялся бы уж, у нас бывших не бывает. — Что в этот раз? — Догадайся сам. — Ты обещал, что только в крайнем случае. Так припёрло? Ну, я бы понял… пойму, если это… то самое дело, на котором зубы мне вырвали. Только это не реально, столько лет прошло. — Ну сколько… девять с хвостиком. Какие это годы, в нашем-то положении! — Ну не скажи, положения у нас разные… Ладно, чего темнить… я сразу понял. Как!... — Случайность, Йося, обыкновенное стечение обстоятельств. Вот так… давай по одной…
— …От меня что надо? — Твой человек в посольстве. — Ну, Юра!... Ты много хочешь. — Нет, Иосиф, не много. Я хочу всё. Это шанс. Для меня. — А для меня? — Восстановим в звании, вернём награды. Какая-никакая прибавка к пенсии. — Да разве ж я за деньги служил, Юра! — Знаю. Но ведь и деньги не помешают, правда? — Ладно, не уговаривай, меня тридцать пять лет назад уговорили… Дам человека… Идейный до мозга костей. Сейчас ему лет сорок… сорок пять, наверно. Но мне нужно время. — Йось, времени нет, поверь. Сделай максимально быстро. — Юра, ты столько ждал… День-два разве решат? — Может и решат, а может и не решат… Вот рабочий, домой не звони. — Коды для контактов старые? — Почему нет?... «Это наш с тобой секрет», Вартаныч… Ну что, вспомним молодость? — Эх, Юра… как я рад тебя видеть… — Потому что стареем, Йося, друзей всё меньше, уходят друзья. — Ничего, мы ещё поборемся.
— …Соедините с генералом Будриным. — Кто звонит? — Петросян. — Тот самый? — Да, тот самый. — Голос не похож. — Я всю жизнь этим голосом разговариваю. Ты соединять будешь или нет? — Что передать? — Соединяй, говорю, иначе пистонов от Юрия Васильевича насобираешь. — Соединяю… Генерал Будрин слушает. — Петросян… Сегодня на том же месте плюс два часа. — Завтра никак? — Вы просили срочно, товарищ генерал. Думаю, что откладывать нельзя. — Понятно… — Жду.
Репортёр 2.2
— Юра, в общем так… короче… то есть… — Понял. Что случилось? — Уехал. Закончилась командировка или визу не продлили — не знаю. — Наверх с такой идеей нельзя… Иосиф, придумай что-нибудь, а?... Как друга прошу. — Тебе ведь нужен человек?... Если я правильно понимаю. — Позарез, Йося, ты даже не представишь, как человек нужен! — Юр, я удивляюсь… У тебя нет людей? — У меня нет иностранцев! — Сделай иностранца, не вижу причин. — Как я его сделаю! Рожу, что ли? — Ну, если выхода нет, почему не родить… Люди у тебя есть, рождение мы ему обеспечим. — Йося, родной ты мой, дай расцелую!... — Да пошёл ты… — Мне бы легенду… — Легенда не моё, ты знаешь… Выбери пацана потемней, покудрявей. С документами у тебя, надеюсь, проблем не будет. — Иосиф, скинь данные мне твоего индуса. — Зачем? — Ну, чтобы правдоподобно было. — Остальное сам? — Да ну… ну ерунда, за день, за два готовы будут. — Добро, завтра отправлю. — Нет, завтра не надо. У меня есть человек… будет через два дня. Сделаем фото на документы… Хотя, какая разница. Завтра так завтра. — Что наверху? — Хоть пристрели — не знаю, как быть. — А ты рискни, Юра, рискни. Или отвыкла задница от кресла отрываться? — Не в этом суть… Не промахнуться бы с верхами. — Однова живём, генерал, или грудь в крестах, или голова в кустах. — Так-то оно так… боязно в кусты… — Пенсии боишься?... Так ведь и на пенсии люди есть. — Если бы… кустов остерегаюсь я, Йося… — Всё-таки рискни, генерал… Если что — на могилку цветы принесу. — Один раз?... Ну ты жмот, Йося… — Так ведь на пенсию не разгуляешься по кладбищам-то. — Утешил, друг… — Извини, за утешением это в церкву, ко мне только для компании. Усёк? — Договорились… — Данные скину в ящик, получишь — отзвонись. Если с верхом договоришься — про меня не забудь. — Даю слово офицера! — Слово генерала тоже дай. На всякий случай. — Офицерское крепче. — Спасибо, что не забываешь. — До связи.
Репортёр 2.3
— Здравствуйте, товарищ генерал… Прошу! — Керим Умарбекович… — Юрий Васильевич... Как добрались? — Вполне… Юрий Васильевич… извините, что не по званию… Обстановка не располагает. — Керим-ака… так вас называют знакомые? — Генерал… майор?... — Да. — Моё звание вам известно… Вы просили — я пришёл. Не будем терять времени на любезности. — Согласен… У меня есть ряд вопросов… Хочется получить внятные ответы. — Давайте, Юрий Васильевич, свои вопросы. А я буду вас удивлять…
— …Как вы понимаете, здесь только меньшая часть документов. Чуть больше хранится в тайнике и примерно столько же… а тут закавыка. — Какого рода? — Жора… то есть Георгий Маркус успел переправить в Ленинград. Ещё часть он получил непосредственно от Любови, матери… биологической матери его сына Антона. — Что ещё за древо родословное!... — Генерал, это к делу не относится, нам интересны документы. — И что с ними? — Вы у меня спрашиваете?... Это у вас под колпаком должен быть Маркус. — Не было никакого колпака… вот в чём дело. — Ну, тогда я не знаю, где их можно искать. — Предположим, что он поступил как обыкновенный дилетант. — А если не обыкновенный? — Тогда про бумаги можно забыть, как будто их и не было. — Допустим… А если дилетант, то?... — Найдём, это вопрос времени… Когда вы сможете передать нам остальные документы? — Сразу по прибытии в Ташкент. — Спасибо, Керим Умарбекович, от всего сердца. Это на самом деле так, поверьте. — Почему нет?... Верю.
— …Забродина ко мне, срочно. Генерал измерял кабинет широкими шагами…
— Павел Петрович, у меня два вопроса. Первый — доколе?... Второй — нахрена!... — Тащ генерал… мы в недоумении. — Кто это мы?... Ты?... Ставроцкий или братцы-кролики? — Зайцевы в Ленинграде, у них всё хорошо. — А у нас плохо. — Юрь Василич, я вам ещё нужен? — Нужен, Паша, нужен! — Разрешите присесть? — Садись уже… сиделец. — Не дай Бог, Юрь Василич… Что случилось? — Случилось… случилось… Маркус был не дурак, наш… понимаешь?... Наш сотрудник. Значит, если он документы спрятал, мы их или никогда не найдём, или они где-то у нас под носом, а мы их не видим. И, представляешь, полковник, никогда не увидим. — Тащ генерал, есть и плюс. — Какой плюс, Паша! — Вопрос в одном, — они нам сильно нужны, или обойдёмся тем, что есть? — Мне-то откуда знать! — Ну так узнай, Юра! Ты генерал или где? — Поучи меня ещё, нос не дорос. — Тебе нужно мнение, решение или чтобы я поддакивал? — Поддакни для начала. — Первое, — мы всё делаем правильно. Пока правильно… Второе, — провести текстологическую, информационную и юридическую экспертизу… — Так!... Стоп!... Доклада наверх ещё не было, экспертизы откладываются. И какая в пень ещё юридическая экспертиза! — От меня-то что надо?... Либо докладывай наверх, либо работаем на свой страх и риск… или на твой. — Ты, Паша, меня на понт не бери. — И в мыслях не было. Я хоть раз подводил? — …Ну ты ужик, Пал Петрович. — На том стоим, Юрь Василич… Юр, у нас ресурсы есть?... У тебя они есть? — Честно? — Попробуй. Один раз в жизни. — Пошутил, да?... Петросян… Ах да… Петросян… Петросян… Петросян… — Да хватит уже дразниться, я услышал. — Нет, Паша, пока не услышал… Есть ресурсы. Я знаю, что мы будем делать.
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
Отчий дом
— Пап, Геля, вы дома? — …С приездом, Гера. Мужики мои скоро будут. — Где шлындают? — Пашке обувь пошли искать. — Опять? — Опять… Хоть набойки приколачивай. — А может их к полу приколотить? — Когда повзрослеешь… — О, точь-в-точь как моя бывшая. Даже не верится, что вы не были знакомы. — Гера, у меня в руках полотенце. Могу намочить. — Всё, молчу, молчу… Гель, у отца выпить есть что? — Посмотри в баре. Или за тобой ухаживать надо? — Уай нот, как говорят англичане? — Американцы… — Да какая разница… — Большая. Язык другой, культура другая. — Ну всё, я пошёл… В баре, говоришь? — Поел бы с дороги… пить на голодный желудок… папа родимый… — Не на голодный, два часа назад с начальством в столовке отобедали. — Отобедали... пирожками с капустой... — Обижаешь, мать!... Первое, два вторых. — Знаю ваши вторые, одно название… — А у тебя что? — Ты же не голоден! — Ну всё-таки?... — Суточные щи. — Вчерашние что ли? — Дурак ты, Гера, готовятся они сутки. — Ты сутки стояла у плиты?... Ну прям героиня. — Так будешь или нет? — Налей… половничек… два… половничка. — Хлеб сам порежь, некогда. — … Ух ты… вкусно как… — Бабушкин рецепт. Дед, когда на промысел уходил, всегда с собой брал. — Прям в кастрюле что ли? — Варится погуще, потом на мороз. Получается как холодец. Можно так есть, а можно в котелке разогреть. — …Спасибо, мать. Можно в щёчку? — Можно. И пошёл бы ты куда уже, занята я, А мне к работе готовиться. — Что случилось? — Да ничего… Из Чехословакии пришли новые машины «Консул». Никто с ними не работал кроме меня, да и то… — Трудись, мать, без тебя вычислительная промышленность встанет. — Ну всё, договорился. — …Ай!... Ты что творишь, мать!... — Ой, Гера, совсем забыла!... Отец купил новый карабин, просил пристрелять. — Вот бы вы без Геры… — Сделаешь? — А куда я денусь! С удовольствием. Бутылочку у папы дёрну и во двор.
Индус
— Пал Петрович, представляю нашу скорую помощь и по совместительству старого друга… Иосиф Вартанович Петросян. — Петросян?… Полковник расхохотался в голос. — Так вот какого Петросяна ты вспоминал!… А я-то, дурак старый… Здравствуйте, очень приятно. — Полковник, не узнаешь? — Что-то не припоминаю… — Юр, ну ты хоть объяснил бы своему человеку, кто я такой, а то нехорошо как-то… — Да ладно, чего уж там… Паша, Иосиф наш… бывший. — А-а… вот оно что… — Вообще-то особой надобности в знакомстве не было, но, знаешь, как бывает… Надо, чтобы в деле его имя было на слуху. — Новые веяния в службе? — Старые обстоятельства… Я, собственно, для чего вас пригласил… Князев с Умаровым вылетают в Ташкент, Иосиф остаётся на пару с Германом, будет занят его подготовкой… Йося, сколько времени потребуется? — Откуда я знаю! Зависит от вашего Германа. Если тупой как пробка… — Не тупой, поверь. — Ну-у… я не гений, конечно, у меня ушло три недели… В первый раз. С глубоким погружением уложимся в три дня. Рискнём? — Н-нет, рисковать не станем… Паш?... — Я вообще не понимаю, о чём речь. — Ах да… Герман поработает под прикрытием. — С ума сошёл!... Где?... когда? — Здесь, то есть, в Средней Азии. — Что за нелегальщина… — Другое имя, гражданство, специализация… Вот. Генерал положил перед Забродиным паспорт в бордовой обложке. — Индия?... У Ставроцкого английский на уровне пятого класса средней школы. Что ему там делать с этим паспортом? — Зато французский на хорошем уровне. И не там, а здесь. Ты меня вообще слушаешь? — Странную игру ты затеял, Юра, не нравится мне это. — Дослушай, приговор потом зачитаешь.
— …Идея не моя. — Ну не Ставроцкого же! — Майор получит приказ позже… завтра… Идея Умарова. — Нашёл контрразведчика… — Можно и так сказать… Оказывается, в «Экспедиции» были специалисты из Индии. — Ну, были да сплыли. И что с того? — Я знаю, что сплыли, ты знаешь, что были. Умаров говорит, что были. А может их и не было там никогда. Никто кроме Умарова не может сказать наверняка, кто там был, а кого там не было. И как он скажет, так и будет. — Кому скажет! Нам уже сказал. — Ну Паша… Махмудову скажет, кому же ещё! — Ах ты ж, генерал, ай старик… А мозги-то у него шурупят! — Получше твоих, как выяснилось. Мы с Йосей сразу догадались, куда гнёт старик. — Надо Ставроцкого срочно сюда! — Пал Петрович, не гони лошадей. Завтра — значит завтра, теперь успеем точно. — Мне бы такую уверенность. — Никуда они без генерала не денутся, будут сидеть как мыши под лавкой и ждать его советов. — Понял… Иосиф Вартанович, а ваша роль? — За три недели должен сделать из него полноценного индуса. — Смеётесь? — Нет… Учился в Ленинграде, — оригинал действительно там учился, русским владеет почти как родным, сам родом из Пондишери, это бывшая французская колония. Что имеем?... Знание французского, плохой английский, хуже даже, чем традиционный пиджин-инглиш. Ну, акцент поставлю за пару недель, ни один лингвист подвоха не заметит… Кстати, Юрий Васильевич, у них есть лингвисты? — Узбек и два татарина. — Выходит, нету. И вопросов тоже нету. Или есть? — Только оперативные. — …Наши действия, тащ генерал? — Наша задача — снабдить их группу всем необходимым. От снаряжения до вооружения, в разумных пределах, конечно. Дать им столько плюшек, чтобы бдительность ушла до нуля. — Нам одной войны мало? — Уймись, Паша, лавочку надо прикрыть любой ценой. — Любой… — Да подстрахуем бойцов, не дрейфь, Петрович! Пошлём твои питерские кадры, Князев там будет. Место знают, лишь бы не ползали где попало, чтоб эвакуировать не пришлось… Что сидишь? Вызывай свой крольчатник, работа есть. — Что за работа? — Иосифа и Ставроцкого будут охранять. Они для нас теперь дороже золота.
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
8 июля
— Разрешите, тащ генерал? — Ты зачем сюда притащился! Я что тебе приказал? — Не приказали, а сказали, тащ генерал. Я в отпуске. Сами же выгоняли. — Какая к чёрту разница! Русских слов уже не понимаешь? — Oui, mon général, je ne comprends pas. — Когда ты повзрослеешь… — Так мне выйти и снова зайти? — Сядь… Доложись. — Познакомился с его матерью, моложавая вдова лет сорокавосьми–пятидесяти… Есть младший брат его бывшей… Вот, собственно, и всё. — А документы? — А документы в Москве. — Где?... Почему я их не вижу?.. А я хочу их видеть. Зачем я тебя туда посылал! — Тащ генерал, документы в Москве с конца июня. — Что?... У кого? — У Евдокимова Александра Фомича. — У капитана Евдокимова?!... Ничего не понимаю… — Сейчас поймёте…
— …Это Будрин… подготовьте приказ об отзыве майора Ставроцкого из отпуска в связи с оперативной необходимостью… Нет, Забродин здесь ни при чём, это моё личное распоряжение… Ну давай, рассказывай… Евдокимов опять в больнице. — Позвоночник? — Если бы… В Кащенко. — Хорошие дела… Как его в школу взяли с таким диагнозом… — Мужиков не хватает, берут кого попало… Ну что, майор, опять с женщиной общаться. — Ну тащ генерал… ну сколько можно… — Сколько нужно, Герман. — Тошнит уже от чужих баб.
У генерала взлетели брови.
— Давно? — Да ладно вам… ну честное слово… Пошлите молодого кого-нибудь, пусть практикуется… на кошках. — Вопросы есть? — Какие тут… блин… — Кого в помощь? — Никого, дело-то деликатное, один пойду. — Давай, Герман, сделаешь и на рыбалку. — Последний вопрос, тащ генерал… А… а давно Евдокимов лечится? — С прошлого года. — Нет, я имел ввиду, — когда сейчас прилёг? — Не знаю. А тебе зачем? — Ну в самом деле… — …Пал Петрович, это генерал Будрин… Слуш, Паш, ты не знаешь, случаем, когда наш бывший сотрудник Евдокимов лёг в больницу?... точно?... Спасибо, Паш, не болей… Тринадцатого июня, почти сразу после окончания учебного года. — Отлично! — От чего отлично? — От всего, тащ генерал! — Чего ты развеселился? — Так ведь нет у Евдокимова никаких документов! — Как нет!... А ты что мне тут говорил? — Простите, Юрь Василич, неточно выразился… Документы у жены Евдокимова, Маркус мог передать их только ей… À la pêche aux moules, moules, moules… Je n'veux plus y aller maman… — Где ты этой дряни нахватался… — Тащ генерал, это детская песенка, мне мама её пела когда-то. Перевести? — Кыш отсюда, переводчик хренов, и без бумаг не возвращайся. — Есть, тащ генерал! Не возвращаться!
9 июля
— Тащ генерал?... — Заходи. Ну?... — Пока вот… ничего. — Та-ак… Майор, если ты пришёл сюда… с целью меня разозлить… то ты всё сделал правильно. — Тащ генерал… Бумаги в деревне. — В какой деревне, почему в деревне… Сколько можно меня завтраками кормить!... — Галина Аркадьевна… ну, Евдокимова увезла их в дом родителей, под Калинином. — Час от часу не легче… За каким хреном!... — Маркус просил их спрятать. — Хм… логично… Когда поедешь? — Не раньше вечера пятницы, а лучше в субботу с утра. — Почему не сегодня или хотя бы завтра? — Евдокимова фельдшер в доме престарелых, два выходных. Не хочу привлекать внимание. — Когда ж это всё закончится… Выпьешь со мной? — Тащ генерал… — Ну не могу я пить один!... Понимаешь?... никаких нервов же не хватает. — Тащ генерал… Юрь Василич… поехали в Королёв, а?... С отцом познакомлю, на рыбалку смотаемся… Что вам стоит?... На три дня, даже на два можно… две ночёвки. Полноценный выходной. — Среди недели? — Давайте, я вам больничный сделаю, по блату. — Ты так пошутил? — Нет. У меня отец заведующий хирургическим отделением. — Хочешь мне что-нибудь отчекрыжить, да? — Ну зачем вы… что-нибудь пролечить… Как вам идея? — А-а… поехали… когда ещё такой случай представится… — …Алло, пап?… это я… Слушай, пап, тут такое дело…
— Герра, ты обещал! — Опять?... Ну что я тебе обещал! — Пестик подержать. — …Герман, обещал? — Было дело… — Ничего, поправимо… Держи, Паша. Настоящий генеральский. — Ух ты… а патроны можно? — Паш, ты в кого стрелять собрался? — Ни в кого, дядь Юра, просто… — Запомни, брат, патроны нужны чтобы стрелять, «просто» они не нужны. Запомнил? — Запомнил… — Не кисни, настреляешься ещё, какие твои годы… Майор, у тебя мелкашка есть? — У отца карабин. — Жестковат… — В принципе, двадцадка где-то завалялась. Если патроны есть, — можно по бутылкам пострелять. Подождите, щас узнаю… Нет, всё дома, и патронов давно нет, отец говорит, редко бывают в продаже. — …Ну вот, опя-ать… — Пашкет, не зуди. — …Паш, даю честное генеральское слово! Найду патроны для ружья, и мы настреляемся до… До чего мы достреляемся? — Не знаю, дядь Юр. А до чего вы достреливались, когда были маленький? — О, Паша, это отдельная история. — Расскажите, дядь Юр. — А за удочками кто будет следить? — Пусть Герра следит, ему всё равно делать нечего. — …Ну Пашкет, ну ты даёшь… Ладно, послежу… всё равно больше делать нечего…
13 июля
— Товарищ генерал, может останетесь? Ну зачем вам тащиться в такую даль… — Станешь генералом, поймёшь. — Вряд ли… — Вряд ли поймёшь? — Завтра на блюдечке с золотой каёмочкой… — Сам хочу эти проклятые бумаги взять… Сам… Понимаешь? Я ведь не генералом родился. Или думаешь, оперативник умер, всё?... — Не думал… Юрь Василич, время, машина ждёт. — Едем.
— …Спасибо, Галина Аркадьевна, вы нам очень помогли. Ещё раз, — огромное вам спасибо. — Ну что вы так… Хоть бы чаю попили… мне даже неудобно как-то… — Не переживайте, всё хорошо. Главное, берегите себя и Александра Фомича. — Да куда уж там беречь… Доктора говорят, — теперь уж навсегда. — Ну, доктора говорят одно, а жизнь, бывало, и другое. — Может вам пирожков на дорожку?... Мама испекла… — А вот от маминых пирожков отказываться грешно… Спасибо… да куда ж вы столько… — Ничего, ехать-то вам далековато. — Может, и вы с нами? — Нет, я уж с мамой побуду, спасибо. — Ну, тогда до свидания. Александру Фомичу поклон передавайте…
— Ну и сука ты, майор… какой талант пропадает… тебе бы в больших театрах представления давать… — Тащ генерал, так ведь дело-то серьёзное… хвосты рубить надо сразу. — Ну вот где ты этому научился, а?... Я не учил, Паша не учил… В школе тоже не учили. — Учили, Юрь Василич… мама научила. — Мама?!... — Преподавала французский… с погружением… — Ах вот оно как… — Вот так, Юрь Василич… Поэтому генералом… не бывать мне генералом. — Неужто разочаровался? — Нет, Юрь Василич, что вы!... Просто вижу… всё вижу… куда катимся… в пропасть… — Оригинально… А себя где видишь? — Нигде. Я себя там вообще не вижу…
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
-2-
— …Ах ты лохматенький… ласковый какой, не дикий совсем… Так, мужики… дом запомнили?… Хозяина сфотографировать, проявить и отпечатать. По одному на глаза не попадаться. — Герыч, у нас проблема? — Небольшая. — Нет нерешаемых проблем, есть плохие исполнители. — Не тот случай… Узнал он меня, пришлось идти на контакт… Вот глазастый, чертяка… Восемь лет прошло, бороду отрастил, и всё равно узнал. — А всё твои предчувствия. — Кто же знал… До заката надо выйти на Лысую гору, там остановимся до утра, дальше видно будет. — Что со связью? — А всё со связью! Не отсюда же докладывать. Через полчаса вся махалля будет знать, кто мы и откуда. — Ну, началось… — Вова, не пыли. В первый раз что ли? — Герыч, вот второй раз с тобой, и опять геморрой. — Будем лечить… А вы что молчите, братцы-кролики? — Моё дело маленькое. Квадратное катать, круглое таскать. Рации нет, связи нет. Осталось оружие просрать, и можно ехать домой. — В тюрьму поедешь, если что. — Ой, напугал!… В тюрьме тоже люди живут. — Только не такие как мы. Во всяком случае, недолго. — Всё, Герыч, харе нагнетать, а то заплачу. — Лёша, взрослым хамить вредно для здоровья… Петь, что скажешь? — За братом в тюрьму не пойду. — …Сука ты, Петя, а ещё брат. — Дурак, кто тебя из тюрьмы вытаскивать будет?… Герычу насрать, если ты не в курсе. — …Тогда дёрнули по холодку, десятый час уже, а мы тут сопли жуём.
— Где ты с этим узбеком познакомился? — В конце семьдесят шестого был в командировке несколько месяцев, подбирал ребят. — В кружок «Умелые руки»? — Ага. И ноги. Вот так же вас подобрал… Невероятное стечение… У него здесь дом, жена, дети, кобель с телёнка ростом… И глаза блять внимательные… Как его тогда не разглядел?… Вот хитрый узбечонок… — Герыч, да ничего страшного, подумаешь, связи нет. У нас делов-то — прогуляться туда-обратно и домой, ещё и чайку с ним попьём на дорожку. — В принципе, можно было уйти по другую сторону хребта, да теперь уже никак, засветились… Ну, всё, всё, встали-пошли, меньше восьми часов осталось, здесь темнеет мгновенно.
— Пётр, «глаз» на переправу наведи, по любому им вариантов нет. На ночь не попрутся, а вот с утреца уже могут. — Товарищ майор, и сколько нам их караулить? Харчи закончатся, кого есть будем?… Надо рискнуть. — Как! Ночью всех собак разбудишь. — Давай Лёху зашлём, он без мыла… — …Я пойду. — Отставить, капитан!… Думать надо, думать… Так, всё, отбой, утром решим, что делать.
— «Союз неруши-ымый респу-ублик свобо-одных!…» — Чего орёшь! — Просыпайся, страна. — Вова, ты дебил. Тебе мама не говорила? — Петь, а где Лешая образина? — Они с Герычем упиндовали час назад. — Вот сука майор… не мог меня позвать. — Нахер ты сдался, у тебя по маскировке двойка. — Что сказали? — Принесут тебе мороженку. — Да ну вас всех в жопу… Пойду умоюсь… Кстати, как водичка? — Тёплая. Как в Ладоге. — Хорошо, что ласты брать не стал… Красота-то какая!… Не то, что в вашем Эрмитаже…
— Извини, Саша, я сегодня расклеился что-то, форму потерял. Может снова боксом заняться, как думаешь? — Какой бокс в таком состоянии! — Да и груши нет. Ну что за незадача! — Я поражаюсь, — Вы наверно родились в чувстве юмора вместо рубашки! — Нет, Искандер, чувство юмора есть дело наживное. Впрочем, потерять его проще, чем нажить. Проверено. — Антон Георгиевич, существуют на свете вещи или явления, которые Вы не проверяли? — Не знаю, надобно проверить. — Думаю Олегу поляну накрыть за то, что меня с Вами познакомил. — Обойдётся твой Хохлов, довольно с него, что через меня церковные подряды перепадают. — Вот не знал! — Да ты много чего ещё не знаешь. И не узнаешь… Воздам должное — не жадничает, а то бы хрен ему на постном маслице, а не подряды. У меня не забалуешь. — Да уж точно, проверено… — Зачем сегодня пожаловал, попугай? — За мудростью. — Ишь ты какой шустрый. Тогда покорми собака кошачьего сына. А я пока подумаю, чем с тобой рассчитаться. — Я бесплатно покормлю. — Это часть урока мудрости. Покорми, посмотри, как ест, про меня забудь. Потом расскажешь. Он хоть и собак, но всё-таки кошачий сын. — Как скажете, Учитель. — Сашка, не хами, не люблю я этого. — Больше не буду, Учитель. — Ещё раз сучительствуешь — выгоню и дверь замолю так, что подойти не посмеешь. — Антон Георгиевич, я пошутил, честное слово. — Я тоже… Иди уж, собак скоро заплачет от обиды голод-ной… Да, ещё!… Саньке, слышишь? — Слышу, слышу. — Сообрази для нас что-нибудь. Я сегодня сам ещё не жрамши. То есть не емши, прости Господи за мой поганый язык.
— …Антон Георгиевич, что Вы скажете о литературе Кастанеды? — Ничего. И слышать не желаю. — … в той части, что касается магической истории. — Вот журналист хренов, мёртвого подымет… — Что вы сказали? — Я говорю, — быстро учишься, скоро мертвых воскрешать станешь. — Да ну вас, я серьёзно спрашиваю. — И я серьёзно. Потому как достали меня этим Кастаньедой. — Кто достал? — Были такие, называют себя «Свидетелями Иеговы». — Мой рассудок уже не в состоянии разобрать, — когда вы серьёзны, а когда… шутить изволите. — Что твой рассудок успел сделать? — Наверно дело в постановке вопроса. — Воскрешение мертвых переносится на неопределённое время. — Спасибо. — Так ты всё слышал, поганец этакий! — Признаюсь. — Тогда… к выше пробульканному извольте, милостивый государь, отрезюмироваться. Иначе собака будешь кормить до самой светлой кончины его. — Точка отсчёта. — Что ты сказал? — Вы прекрасно слышали. Я выбрал неверную точку отсчёта. — В чём её неверность? — Я спрашиваю совета у человека, воспитавшего себя в традициях определённой культуры. Так можно? — Валяй дальше. — Следовательно, для того, чтобы понять то, что услышу в ответ, я сам должен максимально приблизиться… нет–нет, не так… стать частью этой культуры. Даже если мои запросы корыстны — это ничего не меняет. — Этому тоже на журфаке учили? — Частично сам, что-то с вашей помощью. — Есть одна психотехника, которую используют спецслужбы. Она чуть ли не дословно похожа на то, что ты сказал. Но ты не спецслужба, а я тем более. В чём, по-твоему, разница? — Ну, это очевидно даже для меня! В мотивации, в идее. — Собак доволен? — Не знаю. Но откормлен. — А теперь мы довольствуемся чем Бог послал… Сашка, отрок ты собачий, где чайник!…
— Алевтина Сергеевна, Аля, вы… ты меня помнишь? Я Роман, работал вместе с Жорой. А это мой начальник, Иван. — Ой, Ванечка, как я рада вас видеть. Жора часто вас вспоминал… Постойте, что я здесь делаю! Что здесь вообще происходит! — В общем, суть дела такова…
— Спрятаться можно только двумя способами… — А не прятаться никак? — Аля, мы пробили все варианты — Антону от суда не уйти. Это крышка. — Господи… да что же такое… он же единственное, что у меня осталось… Ванечка, на колени встану — сделай всё, чтобы этого не случилось. — Есть вариант. Армия. — Какая армия! Ему в августе только шестнадцать исполни-лось. — Аля, это решается, поверь. — Я согласна. Антон знает? — Уже в курсе, первого спросили. — Бедная Леночка… бедная Леночка… — Леночку никто привлекать не собирается. Сейчас на кону судьба твоего сына. — Но как! Его не возьмут! Это же невозможно!… — У нас возьмут и спасибо скажут, что такого добра молодца привели. Но действовать надо быстро. Если всё сделаем во-время и правильно — завтра отправится в часть. — Проститься-то хоть… — Аля, всё под контролем. У тебя телефон есть? — Нету. Всё никак не проведут. — А у Лены его? — Есть. — Позвонить можешь? — Конечно! — Пересидит у неё. При любом раскладе свяжусь лично. Понятно? — Где аппарат?…
— Антон, слушай внимательно и запоминай. Приписное по-терял. Если просто подделать — пробьют быстро. Тогда уже настоящая крышка. А так в суматохе никто и напрягаться не станет. Когда подойдёт реальный срок призыва, это уже никого волновать не будет. Проверять наличие заявления об утрате паспорта тоже не будут. Слишком для этого ленивы. Да ещё эти армейские реформы. Так что всё будет в порядке. Кроме одно-го… Два года сапог и отсроченная на неопределённое время учёба. Ну, и девушка твоя. Жаль, честное слово жаль, что так вышло. Но я сделал всё, что мог. — Можно проститься с Леной? — Простишься, если позволит. Сейчас поедешь к ней домой. Жди моего звонка. Только моего. Понял? — Да куда уж понятней. — В военкомат отвезём сами. Надеюсь, когда-нибудь вспомнишь добрым словом. — Я уже вам благодарен. — Всё, в машину. До связи.
— Ромця, дуй на адрес, обойдёмся без тебя. А я военкома буду искать. — А чего его искать! — Да неженатый он! Понял?… Всё, действуй.
— Антоша, тебя отпустили!… Ой… Я так рада… Мам, Тошу отпустили! — …Подожди, Лена, всё гораздо сложнее, чем ты думаешь. — Антоша… — Пойдём в комнату, я всё расскажу…
— Маркус Антон Георгиевич! — Надо же, какой бравый, да и сложён неплохо… В каких войсках хотел бы служить, Антон Георгиевич? — В аналогичных тем, в которых служил мой отец, Маркус Георгий Ефимович! — Где он служил? — Воздушно–Десантные Войска на территории дружественной нам тогда Китайской Народной Республики! — …Ну, что, паренёк хорош. Удовлетворим его просьбу? — А не возражаю… Кто-нибудь возразит?… Единогласно… Поздравляем. Восьмая команда.
— Господи… Антошенька… — Да, мама, это я. — Два с половиной года ни строчки… — Мамуленька, нельзя было. И ты знала, что у меня всё в порядке. — Спасибо Ванечке, даже не знаю, как бы всё перенесла… даже не знаю… Постой! Ты не солдат? Никак офицером стал! — Да, мам, на хорошем счету. — Видел бы отец… Как бы он тобой сейчас гордился. — Мам, принимай гостинцы! — Сынок, я не в блокадном Ленинграде!… — С твоей институтской зарплатой такого не купить никогда… А кое-чего… в Питере вообще купить невозможно… Давай, накрывай на стол. И позови соседей, пусть порадуются вместе с нами. — Антон, я хочу тебе сказать… — Стоит ли, мам… — Не сберегла я её для тебя. А они, видно, не очень-то нас в родню и хотели. Как восемнадцать исполнилось — так сразу и выскочила. Она же на год старше тебя. — Мам, переболело, да и не до болезней было. — Верю, сынок… Дай-ка, ещё разок на тебя погляжу… Ты надолго? — Месяц буду дома. Может, и невесту себе присмотрю. — Ты уж поаккуратней. С первой-то, видишь, как получилось неладно. — Я теперь ворона стреляная. Не пропаду.
— Мама, кто эта миловидная девушка? — Настя, Анастасия, в соседнем доме живёт. — Заневестилась или как? — Нет у неё никого. Семья порядочные люди, и не гулёна, и скромна… Да ты никак на неё глаз положил! — Я конечно годами молод, да по военному билету мне скоро двадцать один… У вас тут с танцами как, не знаешь? — Сынок, у кого спрашиваешь? Мне ли на танцы! — А что? Ты у меня ещё хоть куда-а!… — Отпусти, безобразник, уронишь. — Ну, так что?… — Да наверно всё там же, в ДК. — Так, мам, отправляюсь на задание «разведка боем». Через часик-полтора буду.
— Антон Георгиевич, вам приходилось жалеть о том, что оставили скульптуру? — …Соврать, что ли… Да. — Долго? — Не важно. Было и прошло… помучился, водочки попил… Нет, перед этим год отработал в школе… Когда мастерская сгорела, не знал куда приткнуться. Тут знакомый подсказал. У них в школе учителка в декрет сбежала, надо было срочно закрыть ставку. Мной и закрыли… На свою голову. — Плохо дело пошло? — Не то, чтобы плохо… Я не методист. Хотя до этого были ученики… Помню одну девчушку, Манькой звали… У нас были почти семейные отношения. Чудная совершенно мамаша, прямо не от мира сего. Отец толковый мужик. Мы иной раз и по коньячку на пару… Сколько сейчас?… Тридцать лет ведь девке! — Тридцать один… — …Давно про них не слышал… Договаривались осенью встретиться… А тут семейные неприятности… очередные и окончательные… потом проблемы со здоровьем… потом опять они… В городе появился только в декабре… Грустно вспоминать… — Антон Георгиевич, когда впервые появились мысли о демобилизации, что было кроме семьи, какие-то мотивы были? — …были… Первый звоночек получил в девятнадцать лет. Мы стояли в Бердске, в увольнение ездили в Новосибирск. Минут сорок на электричке. Тридцать шесть лет прошло — до сих пор вспоминаю город иностранцев и красивых парней. Такая вот своеобразная репутация была у него в те годы по Сибири… Ранняя весна, променад на левом берегу неподалёку от Комунального, и слышим крики со стороны набережной. Мы с комвзвода туда. А там… Пацаны на льду развлекались. Март, лёд рыхлый, один провалился. Я шинельку на ходу скинул и за ним. Ремень сходу расстегнул, как отец учил… А толку-то!… Пацана вытащил, а лёд под нами обоими пошёл… Накувыркались. Пока суть да дело, пока вытащили нас… Мальчонку-то быстро растёрли, а я всё хорохорился… И потерял сознание. Пришёл в себя уже на больничной койке. Вот так свой первый инфаркт схлопотал. — Как же Вас не комиссовали! — Уговорил. Через полтора месяца прошёл перекомиссию — и в строй. Всё-таки быть молодым иногда очень даже неплохо. До-олго потом на меня комбат с подозрением косился… бедолага. — Значит, на роду написано людей спасать… Тяжкий труд. — Саш, любой труд тяжек, даже если он в радость. — Но радостный труд не такой тяжкий. — Ну начнём сейчас друг на друга фимиамы источать!… Вот знал ли я, что опять с водой свяжусь!… Я спасателем-то устроился по единственной причине — работы практически никакой, времени для размышлений полно, дети пристроены на бесплатное довольствие… В общем, не жизнь — малина. А начало июля было какое-то дурное. Плюс пять. Можешь себе такое представить! В наших-то краях. — Могу. Меня родители через Дворец пионеров на всё лето пристроили. Помню, как отец привозил одеяло и тёплые вещи. От холода плакать хотелось. Домики летние, на такую погоду не рассчитаны. — Вот-вот!… Приезжает группа французов. Ну чего им дома не сиделось! Начальник: устройте им прогулку на катере… Чтоб этих лягушатников… и нашего директора. А тут ещё волна поднялась… В самый неподходящий момент заклинило рулевое, — остался только левый поворот, вдобавок лопнул ремень охлаждения. Живы остались чудом. Мотористу хоть бы хны, марсельцы смеются — приключение, как же! А у меня на берегу жена и Колька с Петькой, один меньше другого. — Экстремал вы однако, Антон Георгиевич. — Да уж… Неправильно это. — Что? — Геройство. — Вот те раз! — Вот те два… Неправильно, говорю. Мы не должны допускать ситуации, из которых потом приходится выпутываться. — Всего не предусмотришь. — Взять тех пацанов в Новосибирске. Какого хрена они оказались на весеннем льду! Или моё морское приключение… Говорили директору, — нельзя, катер неисправен. Ничего, говорит, за один раз не поломается. А тут сразу две поломки. Вот кому! Чтобы лишний раз мне Бог напомнил, что с водой не дружу? Так я и без этого знал, с самого детства. — Подробности будут или опять намёки?… Неужели такая тайна! — Не люблю вспоминать. Там… отец был жив… и мама… Саньк, а Саньк, что ты с другом своим собаком сделал? Сидит как воды в рот набрал. Чем накормил, признавайся! — А это наш маленький собачий секрет. — Смотри у меня, не разбалуй животинку. Хоть и кошачий сын, а всё Божья тварь. — Я позвоню. Можно? — Вот спросил!… — …Марию Владимировну… Муж… Маша, это я… Как ты?… Собака кормлю… Не своего же!… Маш, я что хотел… Ты слышишь?… Кроме чая ничего, есть свидетель… Ему можно… Лет пятнадцать… Могу… Антон Георгиевич, Вас к телефону. — Меня?… Антон Георгиевич… В девяносто пятом занимался скульптурой… Машка… Манечка! Так это твой муж мне седых волос прибавляет!… Бросай всё и приезжай. Скажи, что у тебя зуб болит, или живот, или рожать собираешься. Только приезжай. Иначе твоего Сашку отсюда живым не выпущу! Ты меня знаешь.
— Дядька Антон!… — Виталик, какой я тебе дядька. — Обнять-то можно? — Иди сюда, вражина… Поверишь ли нет — на улице бы встретил и не узнал. — Зато тебя за версту видать… Антон… Ты чего седой такой… Настька довела? — Молчи. — Значит она… cтерва… Всю жизнь от неё одни расстройства… Как племяши мои? — Растут. Деловые оба, все в дядьку. — Ну… скажешь тоже… — Да не смущайся ты!… Как служба? — Ой, не спрашивай… — А чего не спрашивай-то! Случилось что? — Списали меня. — Как списали!… — Да, блин… — Напился? — Уж лучше бы напился — Ну говори, не тяни кота за хвост! — «Корюшку» утопил. — Чего её топить, она сама на нерест… Что?!. Так это твоих лап дело!… Вот кому расскажу, что мой шурин отмочил… — Да уж, корки ещё те. — А мы думаем-гадаем, — куда ресторан подевался! — Утоп, восстановлению не подлежит. — Как случилось-то! — Обидно, понимаешь… Перед вахтой день рождения был у приятеля… Неплохо посидели… Утром притащился на борт, батя посмотрел, — иди, мол, отсыпайся, перед выходом разбужу. Ну, я рад стараться. Завалился и на массу. И вдруг что-то как в бок торкнуло. Глядь на часы — всё на свете проспал!… Выскакиваю, а Крылов штурвалит вовсю. Нет, ты подумай, — у деда минус тринадцать на каждый глаз. И прёт точняк на этот «поплавок»… Умора, до сих без смеха вспомнить не могу. Придурок какой-то на поручни облокотился и звёзды считает, Коперник, блин. Я ору: вали отсюда. А он пьяный как я накануне… Что было!… Народ прямо в воду прыгал. Хорошо, что живы все, а то бы тюрьма. — Жаль, меня там не было. — Это точно. Так бы на месте со смеху и помер. — А чем сейчас занимаешься? — Ну… Был вариант боцманом на пассажирский, либо… Вернулся в мореходку. — Зачем?!… — Пригласили преподавать. — Тяжкий хлеб преподавательский. — Не тяжелей другого. Конфликтнул, правда, слегка с одним старожилом, пришлось бока намять. — А вот это зря. — Кто бы говорил. — Я другое дело. — Антон, не вешай лапшу на уши. Зачем тогда учил?… от тараканов отбиваться? С козлами надо разбираться как умеешь. — Возмужал… Как я рад тебя видеть. — Тоха, винца?… — За второй не побежим? — Даю слово офицера. — Слово офицера… Виталик, я твоего однофамильца нашёл! — Брось, не может быть. Фамилия редкая. — А вот и нет. У нас в Мухе… — Стоп–стоп–стоп… Ты восстановился? — Пришлось экзамены заново сдавать. Что-то сдал, где-то на жалость надавил. А что делать! Годов мне сколько? То-то же. — А работа? — В котельной по ночам. Очень удобно. Да и публика подходящая. — Что значит, — подходящая! — Музыканты, писатели, поэты… — Вот куда все попрятались! Будем знать. — А ты не в курсе? — У Настьки поинтересовался, она, — спроси сам. Ну, ты её знаешь… Нафиг на ней женился… — Тебя пожалел. — А теперь я тебя жалею… Так что с Мухой? — У нас выставки разные проходят. Есть постоянная экспозиция, которая только обновляется, есть тематика или конкурсы. Иногда придумают что-нибудь экстравагантное. И смотрю однажды… Акварельки… Глаз не оторвать. Питерская тема, — Нева, Ладога, Балтика. Просто здорово. Присмотрелся, а там фамилия — Заболотный. Во как. — Ты в совпадения веришь? — Нет, конечно. А что?… Чего ты в сторону смотришь? — Тоха… это мои акварельки висели… — Значит, не зря тогда тебя шоколадными конфетами кормил… — Спасибо тебе, Тох. Ты для меня как дядька. — Так мы идём или кого ещё дожидаемся?
— Ты Мухинское закончил? — Двадцать лет назад. После демобилизации поступал. — А почему не пошёл в Академию? После спецшколы сам Бог велел. — Не знаю. Уверенности не было… Да и привычно как-то. — Что? — Проучился пару месяцев до армии. По накатанной… двинулся. — Знакомо… Работа нравится? — Работа как работа. — Не нравится? — Не знаю. — Два… — То есть?… — Я считаю. Уже два «не знаю»… Какая из твоих работ бы-ла тебе по душе? — Было что-то… Так давно, как будто в прошлой жизни. — Остатки оригеновской ереси. — …или моего мифологического словаря. — Занятное определение. Сам придумал? — Папа Карло… Кастанеда подсказал. — Далеко тебя носило, брате… Присаживайся ближе… — Отец Александр, завтра литургия! — Ты без причастия, а мне предстоит крещение да отпева-ние в Волосовском районе… Не стесняйся, брат Антоний. — Антон… — Я помню. Мне так нравится. — Как меня только не называли… — А ты был тем, кем называли? — Думаю, что был. — Кто ты?… вот сейчас… Антон — это я понимаю. — Никто. — О, нет, брат Антоний, так не пойдёт, не бывает. — Раньше знал, а теперь нет… Был солдатом, командиром, студентом, скульптором, преподавал… Мужем был… — Вот сидит зрелый мужик, — спокойный взор, даже, мож-но сказать, умиротворённый. Кого обманываешь?… меня?… Нет, себя обманываешь… Как кол проглотил. — Впервые в жизни в такой обстановке… — Обстановка как обстановка… В солдатах это напрягало? — Я думал, мы с Виталием… — А я думал увидеть взрослого мужика, а не мальчишку с седой головой… Ты ешь, ешь…
— Виталий говорил, — пишешь. — Да… под настроение. — Под какое? — Пока не знаю… Не считайте, — это пока только. — Что пишешь? — Иногда стихи. — Значит, прозу. — Воспоминания… Об армии, о людях… — …о жёнах. — Как без них… До сорока двух без семьи не жил. — А после? — Один. — Тоже пока? — Как выяснилось — и одному жить можно. — Не дело… Мы вот… с матушкой… сорок семь лет вместе. — Вы женились семинаристом? — В институте познакомились… Театральный закончил. — Вы?!… — Курс Товстоногова… режиссура… А Бог подвинул… сю-да. — Вы довольны? — У меня выбор был небогатый. — Не понимаю. — А чего тут понимать… и понимать нечего… У тебя выбор есть? — В каком смысле? — Антоний, не морочь голову. Знаешь ведь, зачем ко мне пришёл? — Я пришёл в храм. — Не-ет, ты пришёл ко мне… Отец Александр… будем зна-комы… очень приятно… Видел, как батюшки службу отправ-ляют? — Да. — А вопросы не возникали? — Какие вопросы… Они… вы батюшки — мы прихожане. — А если подумать?… ничего странным не казалось? — Скажите, — столько лет службы, а в руках молитвослов. — Требник. — Так почему? — Хм… хороший вопрос… Надеюсь, не надо объяснять, что такое человеческий фактор, «защита от дурака»? — Всю жизнь среди людей. — Вот именно… Батюшки тоже люди… Водочкой иногда балуются… как вот мы с тобой сейчас… У всех… почти у всех жёны–матушки, дети… Вот о нас правило и позаботилось. Чтоб не было нужды вспоминать или думать о том, как бы не забыть. Да и соблазнов много. Видел же, какой народ на службу прихо-дит. Ладно бы только телом больны были! Иных и в лечебнице держали… А я стою один, и никто кроме Господа мне помочь не в силах. Своих-то мало, и с каждым годом всё меньше. Скоро семьдесят уже. — Вы хорошо выглядите. — Налей … Почитай стихи. — Чьи?… Я никогда ими не увлекался. — Свои. — Неудобно как-то… — Меня что ль застеснялся?… Я-то уж точно не критик. — Серьёзно? — Да не критик я, не критик. — Я про стихи… — Вот красна девица на мою голову свалилась… Читай, го-ворю… Закуси сначала, — тебе до метро меня провожать ещё. — …Хм… хм… «Мне постучался дождь, проходивший ми-мо,… я не успел ответить, — ни словом, ни жестом бес-силья,… но если б успел, то наверно просил бы… вернуться–пролиться осенним ливнем». — …Всё? — Я короткие пишу. — Хорошо… пусть будет… А ещё? — Вам понравилось? — Задумался… Читай. — …«Пустая трата времени и сил,… и солнце зимнее па-лит… палит… палит… Раскрыв глаза, — глоток воды — и сердце не болит… Ох, люди, ведь просил вас милосердней быть,… я, кажется, просил». — По-нашему… Поучиться не желаешь? — Как в гробе лежать? — Ну, какие твои годы! — В будущем месяце пятьдесят три стукнет. — То же мне, возраст… Бывший министр перед пенсией в семинарию пошёл, а ты мне тут про возраст. — Я не министр. — Так и грешил, поди, поменьше… министерского. — Не знаю… — Три… В армии?… или после?… — Всё было… — Да-а, брат Антоний… Что поделать… Святых я в жизни не встречал, только на кладбище… Живи, живи сегодня, не оглядывайся ты постоянно в своё прошлое. — Живу как умею. — Ой ли?… Вспомни, вот вспомни самое важное в своей жизни!… Ну?… что нахмурился, тяжело?… неприятно? — Тяжко… — Тащишь всё на себе как ишак азиатский… Стряхивай, по-кайся, приди ко Господу!… Во сколько лет крестился? — В тридцать шесть. — А почему в храм не ходишь? — Прихожу, когда тяжести нет. — Гордыня, ох гордыня играет. «Придите ко Мне вси труж-дающиися и обремененнии, и Аз упокою вы». Помнишь?… Али ты решил, что под бременем твоим и Господь помочь не в си-лах? — Да здесь таких как я… — Таких как ты! Ты лучше?… святость на себя примеря-ешь?… Смотри, рога бы не примерить. — Какой я святой… — Вот именно… «Ходяй по Мне, не имать ходити во тме, но имать свет животный». Вот о чём сказано у святого апостола Иоанна. Не за счастье ли здоровье со благосостояние, но «имать свет животный», то есть свет жизни!… дурья твоя голова… Налей… В воскресную школу пойдёшь?… Чего смеёшься! — Представил себя рядом с детьми. — Какие дети!… Хотя и дети есть… Половина взрослых. Некоторые постарше тебя будут. — И ходят каждое воскресенье?!… — Почему бы не пойти… Истину ищешь?… свет нужен?… Значит пойдёшь, никуда не денешься. — Я подумаю. — Подумай, подумай. На будущий год в семинарию опреде-лим… или даже в этот… Господи благослови… — Да я женат был сколько раз! — В батюшки не годишься — дьяконом станешь. Хоть поль-за от тебя какая людям будет… Ходишь по свету, беленькую пьёшь да близких огорчаешь. Один вред от тебя. Понял? — Давно понял. — Вот и хорошо… Ты, брат Антоний, на ус намотай да вы-броси из головы, что я под водочку наговорил-то. Но и не забы-вай… В пятницу на исповедь прийти сможешь? — Служба. Могу в субботу. — В субботу народа много… Хорошо, суббота так суббота. Управишься к десяти?… Больше ждать не буду. А то матушка такую епитимью на меня наложит… Ну, с Богом! — Так всё и оставим? — Гриша уберёт. А нам ещё домой добираться… с Божьей помощью.
— Поклон мой низкий, свет мой, здравствуй! — Любимая моя, я вновь с тобою, здравствуй! Мне каждый час за письменным столом короче кажется минут, что были мы с тобой. — Мой почтальон опять мне весточку принёс, и сердце радостно трепещет. Когда же я увижу вновь тебя, любимый мой, единственный. — Уже весна, и хоть не видно зелени пока, но воздух стал плотнее. Люди оживляются в предчувствии великих перемен, которые несёт с собой грядущая весна. — Мы утопаем в зелени, долина зацвела. И аромат такой, что голова кружится как летним вечером, когда впервые ты меня поцеловал. — Читаю эти строки, вновь перечитываю, и вновь, пытаюсь вспомнить взгляд твой нежный, и дом гостеприимный… — Ты не гость, — хозяин в нём! И ключ к нему ты прячешь в сердце, которое я отдала тебе, мой дорогой. — Что может быть дороже дара твоего! Твои прикосновенья к моему израненному сердцу. — Спасибо, мой любимый, мой родной, мой северный орёл, мой снежный барс тянь-шаньский. — Тигрёнком ласковым хотел бы лечь, где коврик был — там буду я. — От меха твоего моим ступням щекотно станет. Уж лучше гребнем расчешу его и умащу восточным ароматом. — Мне блеск твоих волос перекрывает солнце, когда я вижу как во сне тебя с улыбкой лёгкой на устах, мой свет в оконце. — Лучинушка моя, мне свет не мил, цветы не радуют, вино не веселит. И даже близкие друзья не помогают, — они бессильны. Ты один развеять можешь грусть мою, печаль. Я жду, я жду, я ночи провожу в беспамятстве. Моя советчица-подружка тихо плачет. Клянёт тебя, — что с глупой взять! — Прости её, и может Бог твой нас простит за то, что мы пренебрегли мгновеньем, принимая важное для нас решенье. Я был глупцом, я должен был забрать тебя с собою. Быть может, ты приедешь? Мама будет рада. А про меня и говорить не стоит. — Ну почему ж не говорить! Уж говорить-то я горазда. Помнишь, милый? — Ещё бы мне не помнить, радость, мне ль не знать. — Мне б голос твой услышать, милый. Но боюсь, что разрыдаюсь как девчонка. И так уж прорыдала все платки, — не успевают сохнуть. А тут ещё одна беда… — Что случилось?!… — Я не хотела говорить, Амир мне не советовал. — Я требую, — скажи. — Потеря за потерей, — Баха умер. Скоропостижно, — рак. — Боже мой!… А сыновья? — Что сыновья! Их люди не оставят. Да и родни у них довольно. А вот жена его… Молю ко Господу, чтоб не пришлось такое пережить! Быть мертвецом среди живых… нет горше доли. — Родная, милая жена моя, ну что со мной случится! Керим-ака сказал, что на роду мне предстоит в глубокой старости кончину встретить, в покое и любви. — Дай Бог, дай Бог, я буду верить. Я верю. Правда! Я даже улыбаться начала. Какой ты умный у меня, любимый. Пойду Амирке фруктов подарю… Хотя какие фрукты! Только лишь варенье с джемом, — не сезон. — Амир наш обойдётся, пусть его подружки кормят. — Ой, подружка… Я в шоке. Ну почти что в шоке. Сестричка Лейлы, Герда. — Что ты говоришь! Не может быть! Он старше раза в два. — А вот, — судьба. Влюбилась с первой встречи. А он совсем уж голову сложил. Ну прям как ты. Но рада я, хоть и годится в дочки. Он будет на руках её носить и не обидит никогда. — Это правда, верю. Уж как бы не ругал его, но уваженья моего он не растратил. — Играют свадьбу через две недели. — Как же так, дождаться бы могли, когда приеду. — Не ругайся, милый, так им лучше. Не всем же тосковать в разлуке, не каждый выдержит такое. — Права, любовь моя, погорячился, больше не сорвусь. — Ты поругал бы хоть меня. — Зачем?… за что? — Я буду думать, как суров мой муж, но справедлив. — Наверно к старости суровым буду. Сейчас я не могу, я не имею права. Мне мама помогает своим участием и пониманьем. А ты одна, и поделиться не с кем. — С тобой делюсь, и сердце тает мягким воском, которым лепишь ты. — Я сделал твой портрет. Кто видел — в восхищеньи. Стоит на полочке, где рядом Спас Нерукотворный, любимая икона мамы. — Ты привезёшь мне показать? — Хочу, чтоб ты приехала сама. Недолго уж осталось. Две недели. И мы с тобой. Навек. Лишь смерть нас разлучит, любовь моя. Я твой. Антон
Простите, люди добрые, не со зла я кувыркаюсь, застоялся я... (С)
Некоторые диалоги в сети можно целиком вставлять в книгу
— Есть хочу. Вот думаю, перебьюсь или картошечки пожарить. В принципе... голод я перебивать научился. Надо либо работать, либо бухать. Работать не хочется. — Тогда жарь. — А бухнуть? — Я принесу. — Когда это ещё будет... — Учись терпеть. — Вот и терплю. Не ем.
— Хейно, сынок, не придумывай себе сказку. — Мама, а у тебя было не так? — Не так, мальчик мой… Тебе нужна была мать, а папе сиделка уже требовалась, а не жена… Если ты помнишь, конечно. — Ма, ну не в клубах же невесту мне искать! — Хорошо… согласна… Надо было подойти и познакомиться. — Я не умею. — Ты взрослый мужчина. Ты хоть это понимаешь?… «Девушка, простите, я хочу представить Вам своего сына». Так что ли? — А как! — Посоветуйся с друзьями. — Они надо мной смеяться будут. — Я сейчас тоже рассмеюсь… наверно. — Ну, ма!… — Ой, горе ты моё… И где теперь её искать? — Я могу задержаться… — Я тебе задержусь!… Надолго? — Она… она же не последний раз там была. Правда, ма? — Ну не знаю… не знаю… А если у неё кто-нибудь есть?… или замужем? — Кольца не было. — Точно? — Я смотрел. — Глазастенький ты мой… Очень понравилась? — Ма… очень… — Какой же ты у меня дурачок. Ну вот что с тобой делать! — Может, на всенощной?… — Иди спать. Сможешь? — Не знаю… — Так!… Быстро узнавай, и спать!… Иначе пойду одна. Понял? — Да, ма… — Поесть хочешь? — А надо? — Посмотри… Да, сынок, судя по твоим глазкам, попался ты на крючок… рыбка моя золотая. — Как на крючок! — Да что тебе объяснять… Ляг, поспи пару часов… Вот беда свалилась на мою голову… вот беда.
— Что случилось? — Слышала? — Краем уха. — Дитятко моё зазнобу себе присмотрело. — Да ты что!… — А подойти постеснялся. — Где? — В храме. — Кто такая? — Знать бы… Он только дома признался. — Вот глупенький. — Ничего страшного. Месяц–другой пройдёт, а там, глядишь, ещё кого высмотрит. — Ты не высмотрела. — Как сказать… — Что?!… — После поговорим. — Ирка-а… не успокоюсь, пока не расскажешь. — На всенощную с нами пойдёшь? — К своему поеду. — Ну ладно… вздремну немного. — Давай, Ир, поспи. — Шуметь не будешь? — Да отшумелись мы с Тошкой… — Родила бы да нянчилась. — От кого? — Да хоть от своего. — Да какой из него отец… — Годы идут. — Только не воспитывай. — Юль, ты что!… Я же по-дружески. — Слушай, есть классная идея!… — Давай завтра. — Завтра может быть поздно. — Ну выкладывай. — У Полинкиного отца есть друг, а у того дочка на выданье. Соображаешь? — Только не сейчас. — А что?… Клин клином вышибают. — Да брось ты… Ты её видела? — Нет конечно!… Они больше десяти лет не встречались. — Ну и как я их познакомлю? — Положись на меня, мы с Полинкой что-нибудь придумаем. — Зачем её впутывать… — Ну извини… Без Полины никак… Сейчас звякну, если не отдыхает, — сюда вытащу. Согласна? — Юлька, ты коза. — Вот и мой тоже говорит… Полин, это снова я… Ты как?… Тоша доволен?… Я тоже… У тебя минутка есть?… Зайди, пожалуйста, очень надо… Всё, Ир, начинаем действовать.
— Валюша, спасибо за угощение, мне пора. — Антон, не подведёшь? — Валь, ну как можно!… Все приедем. Места хватит? — Поместимся, ещё и останется. — Во сколько? — Собираемся к четырём… Пока на стол, пока мужиков с балкона выгоним… К пяти можно подъезжать. — Кто ещё будет? — Должен Стёпа с женой, если получится… Ты да Паша, Игорь. Всего пятеро. — Нормально, будет с кем поговорить. — …и выпить. — …и закусить… Игорь точно будет? — Тош, не уверена. У Жени сильный токсикоз. Прям не знаем, что и делать. Пора бы пройти уже, а до сих пор мучается… И Степан под вопросом. — А Стёпка что? — Его смена. Если Виталик сможет договориться — тогда придут. — …Нюша… Нюш!… — Ты пошёл? — Да, моя радость. Не балуй тут без меня. — Я буду тебя ждать. — Спасибо… Всё, девочки, меня нет.
— Мама… я хотела тебя спросить… — Ну?… — Скажи, пожалуйста… — Ну говори! — А когда ты поняла, что выйдешь за папу? — Трудно сказать… — Ну примерно!… Через неделю?… месяц?… — Чуть меньше. — В тот же день!… — Ну да… Секунд через десять… Или пять. Не помню уже, давно было. — Мама!… Так бывает?!… — А разве бывает по-другому?… Я и не знала. — Ну мама!… ты даёшь… — Почему ты спрашиваешь? — Да так… — Кого-нибудь встретила? — Почти. — Тошу не копируй. — Мам… ну так… встретила… видела… полглазом. — В магазине что ли? — Нет… когда в храм забегала. — Надо было сразу мне сказать. — Зачем? — Посмотрела бы, на что ты обратила внимание. — Не на что, а на кого! — Нюшка, не придирайся!… Подошла бы, может, и ему интересно стало бы. — Он был не один. — С девушкой? — Вряд ли. Наверно со старшей сестрой. — Или с мамой… — Да молодая совсем! — Поздравляю, доча. — С чем? — Может, ты своё счастье упустила. — Мам, ты что… — Ну не всем же быть счастливыми!… Некоторые… вот как Тоша твой любимый… так и маются по свету. — У Тоши есть мы! — Ничего ты в жизни не понимаешь… Приходи на ночную, вдруг ненаглядный твой появится. — Вряд ли… Спать будет, как и я. — А если не будет? — Не, мам, я дома… Завтра с утра в Петергоф. — Ну как знаешь… Я бы пошла. — Ты пошла бы? — За вашим папой хоть на край света. — Мам, ну что мне делать-то!… — Потопай ножками ещё, потопай… Собирайся и дуй в магазин. Завтра буду пирог с рыбой замешивать и Тошины булочки с луком–яйцом. — Какую рыбу? — На месте сориентируешься. Ты меня слышала? — Слышала… слышала… — Одна нога здесь — вторая там.
— Тайна, не отказывайся. Мне нравится Юлина придумка. — Мы чужие люди. — Вот глупость!… Будете гостями из-за границы. Кого ты в Петербурге знаешь кроме Юли? — Уже никого… С одноклассниками не встречаюсь… Юля только осталась. — …Хорошо, что мы в школе не дружили. — Что хорошего… — Зато не ругались, незачем было. — Всё вывернет, как ей удобно! — Ир, жизнь такая, приходится выворачиваться. — …Так всё-таки Тайна или Ира? — Мне теперь уже всё равно. — …А Хейно?… А ему тоже скоро будет всё равно! Правда, Ир? — Так и стану свекровью… Мальчику не вздумайте проболтаться, он этого не простит. — Могила!… Ир, ты замёрзла? — Да что-то… потряхивает маленько… Наверно продуло… в поезде… — Сейчас я тебе шипучего антигриппинчика разведу. — Да не стоит, Юль! — Не хватало ещё, чтобы ты у меня разболелась… Полина, завтра созвонимся. — Хорошо. Завтра так завтра. Пока. — Дверь захлопни сама.
— Здравствуйте. — Я Антон… Проходите, пожалуйста. — Меня зовут Зира. — Эрни про Вас рассказал… Простите, можно на «ты»? — Да, конечно. Вы старше меня… ты… старше. — Спасибо… Присаживайся. — Я впервые здесь. — Ещё бы… Мужа оставила дома? — На работе… Я врач, работаю в Железнодорожной больнице. — Зира, как получается, что твоя медицина тебе не помогает? — Не знаю. Никто ничего не понимает. Я в растерянности. — Почему? — Понимаешь… Анамнез у меня как у девушки… извини… А тут… Я закончила институт с «красным» дипломом. Но когда с каждым приступом новый набор симптомов! Это… это… Вы не медик… извини… Ты не медик, тебе это не понять. — Может, именно поэтому и понимаю… Что с пальцем? — Да… два года назад начал отслаиваться ноготь. Чуть отрастёт — и сразу отстаёт от мягкой ткани. Приходится подрезать на корню. Ничего, привыкла уже, не мешает. Пластырь только вот каждый день меняю. — Ладно, это для разговора. — Вы… Да что со мной такое!… Ты мог бы стать хорошим доктором. — А я, видишь, стал солдатом. — Ты?!… — Майор запаса. — Ой… товарищ майор… — Смешно, правда? — Не обижайся… Не смогла удержаться. — Я сам иногда смеюсь по утрам. — Спасибо. — Так почему я мог бы стать доктором? — Рядом с тобой спокойно. Я только рядом с Серхатом чувствую себя спокойней. — Давно женаты? — Целую вечность. — Когда придёшь в следующий раз — приводи мужа. Приятно будет с ним познакомиться. Поговорим об Узбекистане. — Вы там были? — Бывал не раз. И по службе тоже. В Фергане не доводилось. Но там всё близко. — Да, конечно… А я до Ленинграда бывала только в Ташкенте. — Люблю этот город. — Я там училась. Снимала квартиру на Рисовой. — Знаю, самая окраина, проезжал частенько по дороге в Чирчик… У тебя хороший русский язык. — Я турчанка. В Ленинграде мы около года. — Я родился… то есть… вырос. — Здесь очень хорошие люди. — Зира, хороших людей везде много. — Нет!… Там нас убивали только за то, что мы турки! — Прости… дважды прости… Я не должен был так говорить. Потому что знаю, что там творилось… Я принесу попить… У Эрни хорошее вино. Будешь? — Да, спасибо.
— Зира, встань прямо… Хорошо… Сейчас я буду изображать старую ветряную мельницу… Что чувствуешь? — Ветерок… Так бывает? — Где чувствуешь? — Вот… здесь… ниже груди ничего. — Хорошо… Сейчас? — На уровне поясницы. — Хорошо… Где теперь? — Холодок по ступням. — Прекрасно!… На носочки привстань… теперь на пяточках… Всё, присаживайся. — Антон, какие у тебя горячие руки! Ты не температуришь? Давай померяем. — Не надо. Прикоснись к ладони. — Ой… холодные… Откуда столько тепла?!… — Зира, ты знаешь, кто я? — Знаю. Меня Аллах послал к тебе. Ты его пророк? — Зира, ты образованная женщина. Какой из меня пророк! Я простой северный колдун. — Не говори так, это шайтан тебя смущает. — Пусть буду волшебником… добрым. Так можно?… Опять она смеётся… Расскажу твоему мужу, как ты меня обсмеяла. — Извини. Ты такой большой, и такой весёлый. — Ладно, Зирочка… Смотри мне в левый глаз. Можешь моргать хоть каждую секунду, только не отводи взгляд. Сможешь? — Смогу, добрый волшебник. — Только не смеши, а то у нас ничего не получится. — Не буду, Учитель. — Что ты сказала?!… — Я сначала прочту суру из Корана… про себя… Можно? — Ничего, подожду… — …Я готова… Мне… неприятно… — Почему? — Вижу себя… какая я плохая… не могу… — Зира, ты веришь в рай? — Да, конечно! — Если ты не станешь лучше, — в него не попадёшь. — Но я другая! Лучше!… Я очень давно не была плохой. — Придётся потерпеть, душе моя. — Как ты меня назвал?!… — Это мой способ говорить. — Хороший способ… я… сейчас разревусь… — От моих слов? — Нет, мне… так себя… жаль… какая же была… глупая… Серхат не знает… — Поплачь, не стесняйся. Мужчинам тоже иногда приходится… — Ты плакал? — Ну… немного… Платочек есть? — Да… извини… — Ну как? — Всё прошло. Как будто мороженое с марципаном съела. — Девчонка ты ещё, хоть и доктор… с краснющим дипломом. — Можно тебя обнять? — Надо будет спросить разрешения у твоего мужа… Сейчас будет самое неприятное… Сядь поудобнее… Начинай вспоминать его лицо. — Чьё?… его?!… — Да. — Не могу. — Почему? — Мне страшно. — Возьми мою руку… держи крепко–крепко… Вспоминай, иначе всё впустую. — …Меня… сейчас вырвет… — Эрни уберёт, не переломится. — Жар… жар во всём теле! Как в тандыре !… — Терпи, терпи моя радость, осталось немного. — О-ох… — Осторожно… Не бойся, всё хорошо… — …Антон, ты точно не пророк? — Без сомнения. — Жаль… мы с мужем всё равно будем на тебя молиться всю жизнь… — Не стоит. Верите в Аллаха — молитесь ему. Так будет правильно… Зира, придумайте с мужем что-нибудь, чтобы вы смогли прийти сюда утром до моего отъезда. Я должен на тебя посмотреть, а ты расскажешь мне, как провела остаток вечера, ночь и пробуждение. Сможете? — Сможем, Антошенька… А как тебя называют твои близкие? Мама, жена, друзья… — Друзья Тохом… Тохой, близкие… чаще Тошей… Иногда… Тошик… Тошиком… — Что с тобой? — …Я… вина хочу выпить… Так… Зира… не делай этого… Руки целуют родителям и старцам. — У меня нет родителей… Я простая замужняя женщина, это всё, чем я могу тебя отблагодарить… Пойду… Жди нас с Серхатом ранним утром. — До свидания, Зира… О, Господи… зачем Ты меня… так…
— Что это с ним? — Кажется, спит. — Два бокала… Пьяный? — Не уверен… Чем они без нас тут занимались? — Эрни, не путай Антоху с нами. — Любопытство раздирает. — Проснётся, — у него спросим… А-а!… Хрен он что нам расскажет. — Почему? — По кочану. Это ж Маркус! Хуже партизана на допросе. — Ты пробовал? — А то как же!… Дадим часок, потом разбудим. — Стоит ли? — Да он меня потом всю ночь будет мучить разговорами о счастье! Вот скажи на милость, — мне оно надо, такое счастье? — Я бы не возражал. — Да-а, плохо ты его знаешь… Во, я понял! — Тихо ты, разбудишь… — Я понял… почему Маринка на него дуется… Он вместо того, чтобы ей спинку потереть… чего ржёшь! Проснётся же!… Он рассказывает ей про счастье. — Ну Виталик… Пойдём на кухню. — …С собой возьмёте, пошляки? — Проснулся, ясно солнышко! Как тебе Зира?… хороша?… — Придурок. Валюхе бы на тебя настучать. — Напугал ежа!… — Слышь, ёжик! Давно мухой на липучке не висел? Я устрою. — Да ладно тебе, пошутить нельзя… — Фильтр включай, когда со мной шутишь. Не посмотрю, что родственник. — А липучка? — Оставим на завтра. — Тох, ну ты… это… Мы с Эрни коньячку попили. Ты не в обиде? — На вас обижаться, — только себе дороже… Сколько времени я спал?… Где вы болтались! — Тоха, не волнуйся, тебе нельзя. — Что нельзя? — Лучше не спрашивай, где мы были. Тебе завтра к жене. Ты меня понял? — А шестиглазый что притих? — У него обет молчания… Временный, так сказать. — И вы ещё решили догнаться вином?!… Идите лучше спать. Утром Серхат с Зирой придут… Ну и рожи, смотреть противно. — Тох, прости… больше не будем… И меньше тоже. — Что с вас взять… одни запчасти…
— Заходи, Саш. Чего смурной? — Да жена как с цепи сорвалась. — Довёл бедную женщину. — Или она меня… Как собакин, огурцы доел, или осталось? — Пока не жалуется… Располагайся, я сейчас. — Антон Георгиевич, могу признаться в двух вещах. — Я не батюшка на исповеди, можешь не признаваться. — Надо, накопилось. — Ну, режь правду–матку. — Впервые за много лет я озадачен. — Это пройдёт. То есть, я хотел сказать, что это неплохо. — Умом понимаю. Мне так кажется. А вышел из вашей квартиры — всё, полный аут. — Саш, этот самый аут свойственен всем людям, которые продолжают делать ставку на ментальность. А на самом деле мы сентиментальны. Проследи этимологию. — По-русски — просто ущербны. — Истинно так! Вот почему мы нуждаемся в проявлениях Духа Святаго, в Его дарах. «Умом Россию не понять». Не так ли? — Трюизм. — И тем не менее, Саш… Россия — оплот православия. Вот и сложи составляющие. Ты ведь россиянин, русский человек. — Вынужден согласиться. — Валяй свои вопросы. — Возвышение мотивации — как?… Методы?… способы?… приёмы?… ритуалы? — Хм… У тебя коробка–автомат? — Это для чайников. Я пятнадцать лет за рулём, езжу много. Работа. — Вспоминай, как ты учился разгоняться–тормозить, переключать передачи. Вспоминай. — Как все. — Вот за это тебя жена и ругает… Как все… А здесь передо мною сидит Ефимов Александр Александрович. Как быть? — Не помню. — Ну, чем я тебе помогу! В церковь не ходишь, да и за столом помолиться тебе затруднительно… Ладно, я не умею водить машину. Учи. — …Вот акселератор, это тормоз… Для того, чтобы… Стоп!… Я совершаю определённые действия для того чтобы… совершилось другое действие. Потом приучаю себя это действие совершать, не задумываясь о промежуточных. — Действие ради действия? — Нет, ради следующего действия… Уф-ф… как всё сложно… — Э, друже, ты ещё не потел. Вывод будет или опять по тормозам?… Думай, Сашка, думай. — Не могу. — Хорошо, дам подсказку. Не поможет — выгоню, и без родителей не приходи… Есть некое начальное действие, с которого всё начинается. Далее появляется новый сюжет — действие второе. Центр тяжести всё ещё на первом. Давим акселератор — «что делаем», чтобы стронуться с места — «для чего». Понятно? — Пока — да… — Перенос центра тяжести на второе действие. Разгоняемся — «что делаем» — для вливания в поток — «для чего». Возникает вопрос — что с акселератором? А он стал вопросом «как». То же самое можно проделать с движением в потоке, с торможением. Вопросы? — Получается, что при движении к цели все наши «что» превращаются в «как». Но главное, что все «для чего» становятся «что делаем», Я прав или я прав? — Остаётся только определиться с выбором цели. Свободу Воли, знаешь ли, не отменяли. Во всяком случае, я про это не слышал… Доволен? — А ведь я знал! Я всегда это знал! — Не сомневаюсь. Душа по определению христианка. И это знание в тебе от самого крещения. Дай тебя обниму. Не зря я приучал собака помидоры с огурцами есть. — Антон Георгиевич!…
— Всем спасибо, все свободны. Сегодня вы были просто великолепны. — Тихо себя вели? — Наоборот! Вопросы-вопросы-вопросы… Я ведь не методист, — знаю, что нужно делать, а объяснить с ходу не получается. И вот тут на помощь приходите вы. Ещё раз спасибо. Встретимся через неделю.
— Антон, я хочу пригласить вас на чашку чая. Если ваш телохранитель не возражает, конечно. — А что? На часах четыре пятьдесят. Противопоказаний не вижу… Виталий, я позвоню. Девок от меня поцелуй… Марина, наши действия?… — Я, в общем, готова. — Мариночка, мне нужно заскочить к однокурснице, давно не виделись. Нам часика поговорить с ней хватит, и сразу к тебе. Это пристойно? — Вполне, только у меня сложный адрес. С виду простой, но непривычно расположены дома, и можно перепутать лестницу, — точечный дом. — А ты могла бы меня встретить у входа, скажем… через два с половиной часа? — Могу, конечно! — Тогда встречай, я побежал… Ребята, всем счастливо проснуться в понедельник!…
— Девушка, девушка, можно с вами поговорить? — У меня дома маленький ребёнок. — Нас дети не интересуют, даже если это Ваш ребёнок. — Молодые люди, у меня нет никакого желания с вами знакомиться, тем более разговаривать. — А давай мы тебя простимулируем! Как тебе такое предложение? — Мы уже на «ты»? — Что тут такого! Ты одна, мы одни… — Вас двое, и я не одна. — Ну, это, так сказать, гипотетически. — Как вы слова-то выговаривать такие научились. — Я много чему научился. Могу и тебя поучить. — Вот только не надо ничему меня учить. Всё, что мне нужно, я знаю без вас. — Да ты что! А это мы сейчас проверим.
— Ребята, прикурить не найдётся? — Сейчас… организуем… ой… блин… — Мужик, ты чё!… а-а… — Кто за добавкой — в очередь. — Мужик!… — А теперь ноги в руки, и чтоб я больше вас не видел. И не дай Бог, если пожалуется кто-нибудь… А ну брысь, я сказал!…
— Марина, ты в порядке? — Теперь — да… Антон, как вовремя… — Через два с половиной часа, как договаривались. А ты, между прочим, могла бы задержаться. Мужчине полагается ждать. Повторить? — Я… запомнила… — Господи!… Да тебя трясёт всю!… Бегом в дом!… Нет, женщина, я сказал бегом! — Не могу… — Мне на руках тебя нести что ли! — А можно?… — Теперь, кажется, да…
— Тихо, Полинка спит… — Сколько ей? — Два годика. — Как ты решилась… — Да вот решилась. Девять месяцев ей было, когда папу по-слала. — Навещает? — Зачем ему, утешился быстро. Я у него была вторая, сейчас он с четвёртой. А сколько их ещё будет — одному Богу извест-но. — Мы куда-то в религию забредаем. — Да уж, забрела я, дальше некуда… Садись за стол, сейчас ужин соображу. — Марин, я не голоден… — Не голоден, как же… Зато я голодна. И лучше бы мне по-есть.
— Сколько времени?… Без десяти семь!… Ох… как хорошо… — Антоша, ты торопишься? — Марин, у меня сегодня в городе много встреч. Вся первая половина дня по расписанию. — Сейчас приготовлю… — Два бутерброда и крепкий сладкий кофе. — Мне всё равно завтракать. — А мне на все сборы тридцать минут. Электричка полвосьмого. — Тогда быстро встаём… Что такое?… — Боюсь на поезд опоздать. — Я тебе не позволю, а то сама на работу не успею.
— Спасибо, я побежал… Да, чуть не забыл… У тебя есть комплект ключей? — …Вот. А зачем? — Чтобы не передумала… Во сколько освобождаешься? — Малый педсовет… В полчетвёртого. — Когда идёшь за Полинкой? — К шести, минут за пятнадцать. — В пять–полшестого буду, пойдём вместе. И купи, пожалуйста, зубную щётку. Мне просто будет некогда, честное слово.
— Ты где пропадал! Я уже собирался по моргам обзваниваться. — В Сестрорецке. — Вот и попался, наконец… Вот это мстя… — Что ж ты так её не любишь, ведь сестра тебе родная. — Не знаю… Всё ей даром — она всё промотала. Даже ты даром достался! Ума хватило только, чтоб сыновей родить. И отца они с мамкой в гроб загоняют. Чего ещё хотят! Что б я их возненавидел? — Виталик, только не нервничай. Нервные клетки восстанавливаются с большим трудом. — Что-что?… восстанавливаются?! — Когда человек любит. Доказано современной наукой. — Значит, ты любишь. Давно? — И счастлив. — Тоха!… Вмажем? — Да что у тебя за манера! Поехали, люди ждут. А нам ещё на книжный рынок… Блин… — Вот–вот. Домой заходить будешь? — Только не сегодня. Сегодня я знакомлюсь с её дочкой… Полина… Какое имя!… — Тоха, когда нервные клетки из ушей полезут, поделись. А то у меня недобор. — Что случилось! — Да шучу я, шучу!… — У нас мало времени. Вперёд.
Замутил тему, отослал человеку образец договора, обратно должен получить со всеми данными и за подписью. Говорю, может, нуегонахуй? Не хочется тащиться в Москву за сраными бумагами. — Да ты ебанулся! На дворе 21-й век! Почта, СДЭК и другая хуйня. После разговора вышел на воздуся покурить... хожу, размышляю... И правда, что за каша в голове? Пересылал всяку бяку, получал тоже, и Боксберри тоже есть. Откуда в башке тормоз? Часа через два до меня дошло.
Лет 15 назад написал повесть "Побег", искать её не надо, все хвосты зачищены, разве что упоминание где осталось. В одном эпизоде описана история переправки партии алмазов (не бриллиантов) из Питера в Москву в первой половине 90-х. Была такая подработка у действующих и уволенных. Возили доки, чаще архивные, валюту, золото в слитках, в изделиях, ну и камни, само собой. За "курьерскую" работу платили хорошо. Одна поездка — месячная зарплата. Плюс "командировочные", которые перекрывали все расходы в несколько раз. Что сэкономил — всё твоё. Оставалось лишь добраться. Живым. Удавалось не всем. В том эпизоде парочка оперов решила выгадать ("не выгадывай, прогадаешь" — цитата от М.К.), поехали как белые люди на "Авроре" (не уверен, может и на 19-м). После отправления проводник привёл к ним в купе старичка ростом, как любил писать знакомый всем автор, с сидячую собаку. Пожалели, пустили. В дороге старичок достал шахматы, бутылку хорошего коньяка. Дурни (хотя я ещё дурней) присоединились. Старичок вышел на станции Бологое, дурни поехали дальше, до Москвы. Один в больничку (повезло), второй в морг. Ни камней, ни деда не нашли. Опер, который раскапывал это говно, "случайно" был сбит машиной в декабре 95-го (я писал о нём в романе). Концы в воду. Это со стороны Питера, про московские дела ничего не знаю. Напоследок... Питер начали зачищать ещё в середине 80-х (с 85-го, после того, как слили Г.В.Романова), просто в 90-е уже оборзели совсем. Достаточно вспомнить дело Юрия Шутова (с ним однажды виделся на Лебедева через несколько месяцев после ареста). Но началось это не у нас, а в начале 70-х, когда Закавказье легло под партию и Контору (воры и цеховики), а Средняя Азия "не согласилась". Но об этом как-нить в другой раз, если будет настроение как сегодня.
— Здравствуй, Сонюшко, ясное солнышко! — Здавствуй, Тошенька, ветер мой северный! — У меня счастливая пора. Идёт подготовка к экзаменам, — я по обычаю сдаю досрочно. Да помимо основной работы мне предлагают заказ. — Что заказали? — Нужно сделать три скульптуры на выставку. — Разве выставочные работы оплачиваются? — Мой профессор сказал по секрету, что будут оценивать. Уже есть предполагаемый покупатель. — Я рада за тебя, что всё хорошо. А в чём ещё счастье от напряжённой работы? — У меня остаётся мало времени, чтобы тосковать по тебе. — Хитренький какой, потосковать не хочет. Неужели это неприятно? — Ты же знаешь, — я слабый душой человек. С тобою рядом, любовь моя, я всё вынесу. Но как не хочется порой возвращаться в дом, где никто не ждёт. — А твоя мама! Она тебя дожидается. — Мама всегда мама, даже такая как моя. Но и она считает недели до твоего приезда в наш дом. Ты ещё не была здесь, а тебя уже всем не хватает. — Потерпи, родное сердце, немного осталось. — Что делать, приходится… Чем жива, моя дорогая? — Мы живём неспешно. Я работаю рядом с женой Бахрама, в детском саду. — Как там Амир без твоего присмотра! — Амир наконец-то добился своего, — перешёл на работу в городскую администрацию. — К нему и раньше прислушивались, а нынче совсем большим человеком стал! — И очень вовремя. Наш Баха приболел, и Амир устроил его в хорошую больницу. Правда, наши хорошие больницы хуже ваших плохих. Но хоть что-то. — Может просто зимняя хандра. У нас такое часто бывает. — Только не вздумай хандрить, мой свет, я сразу это почувствую. — Как ты можешь почувствовать на таком расстоянии! — Разве для сердца важны расстояния? Иногда я закрываю глаза и вижу тебя, идущего по мокрой набережной под тяжёлым свинцовым небом. И мне становится зябко и неуютно. — Прости, родная. Но в нашем городе действительно бывает не только зябко, но и промозгло. Не только неуютно, а невмоготу тоскливо. Потому что та, которой посвящаешь свою жизнь, находится так далеко. — На самом деле я близко. И не потому, что это всего лишь четыре часа полёта, нет. Когда я вечерами сижу за рукодельем, то представляю, как ты только что вышел. Или наше расставание в аэропорту, которое было всего лишь вчера. Или тёплый летний вечер, когда ты первый раз пригласил меня на танец. — Я помню тот вечер. Он не был тёплым. На тебе была лёгкая шерстяная кофточка, волосы скручены в тугую косу и обвиты бусами изумрудного цвета. — Ты помнишь, любимый мой! Я плачу от счастья. — Солнышко, позволь мне утереть твои слёзы. Только возьми платочек и проведи им по глазам. Я рядом, не плачь, дорогая, я с тобой. — Уже не плачу, не плачу, не плачу. Я по тебе скучаю, муж мой. Целую. Твоя Соня.
— Здравствуй, жемчуг моего сердца! — Здравствуй, косточка моя виноградная! — Подели со мною свои тяготы. — Скоро выставка, я в трудах. С утра до позднего вечера. — Ты думал обо мне? — Я про тебя не забывал никогда. — Никогда это очень и очень много. Смогу ли я чем искупить твоё никогда? — Верь мне, верь в меня и в нас — вот твоё искупление, жена моя, любовь моя. — Уж мне ли не верить! Но порой становится страшно. — Чего ты боишься, родная! Что я тебя брошу? — Что ты, Тошенька, мне такое и не приснится даже. Но обманывать не стану. Однажды приснилось. Но лишь однажды. — Прости меня, Сонюшко. — Ты не властен над снами, тем более моими. — Наверно это был день, когда я вспоминал тебя накануне ночи. Тяжёлый был день. — Я не виню тебя, Тошик, но прошу. — Всё сделаю, что в моих силах. Но я начал зачеркивать на календаре прошедшие дни. — Я так делаю уже давно. — И вижу, — незачёркнутых становится всё меньше. — У Герды каникулы, и она приезжала ко мне в гости. Мы всю ночь проговорили с ней, обнявшись, в нашей комнате. Горели свечи, и мы почти не пили твоё любимое вино. — Я не забуду внимание и заботу, когда был в доме её дедушки. — Оказывается, она и не была в тебя влюблена ничуть. — Разве ты могла в этом сомневаться? — Тогда могла. Я готова была с тебя пылинки сдувать. И если потребовалось бы, то и Герде не поздоровилось бы. — Попроси у неё прощения. Она не виновата, что она ещё маленькая и глупенькая. — Она уже не маленькая. Скажу тебе по секрету, — она нашла, кажется, своего суженного. Но кто он, — не говорит. Только опускает глаза и смущается. — Значит, и у неё всё будет хорошо. — У нас будет лучше. — Никто не должен отказывать кому-нибудь в его праве на счастье. — Я не отказываю, нет. Но о любви сильней моей к тебе я могу только прочесть в книгах. Потому что в жизни так не бывает. — Спасибо тебе, радость моя ясноглазая, ничего слаще для меня не было в моей жизни. И наверно не будет. — Будет, муж мой, приезжай поскорей. — Тороплю дни и ночи, не трачу время на пустое хождение из угла в угол загнанным волком. Лишь бы день поскорее закончить, ночь без сна, — это если мне повезёт. А когда не везёт — я плачу, просыпаюсь, — и подушка вся мокрая, от слёз. — Невозможное сделать возможным. День проходит, и ночь настаёт. Я купаюсь в любви, одеваюсь в неё, укрываюсь холодною ночью. И когда засыпаю, — мне любовь моя колыбельную песню поёт. — Спи спокойно, родная, не мучай себя неизвестностью. Нам немного осталось в разлуке, чуть-чуть. Вот январь уже на исходе, в Ленинграде морозные ночи. Как ты там! — Мне тепла твоего не хватает, любимый. Укрываюсь чем можно, но порой до костей пробирает кладбищенский холод. Мне становится страшно, как будто весна не настанет, не распустятся маки, и вишня не зацветёт. А потом всё проходит, — мой милый частичку тепла мне прислал из далёкого севера. И я засыпаю. — Спи, моя дорогая. Я покой твой стеречь не устану. Верь мне, — я не заставлю страдать мою нежную, самую верную. И любимую. Твой Антон.
— Свет мой, Сонюшко, здравствуй! — Здравствуй, милый! — Обнимаю колени твои. Сколько вынести в тяжкой разлуке! Я плохого был мнения о себе. Для тебя я готов даже гору свернуть, если ей вдруг захочется время или пространство меж нами воздвигнуть. — Дорогой мой, любимый, оставь их в покое, и они нас тревожить не станут. — Я во снах пролетал облаками, и сквозь редкий туман видел дом, и тебя в этом доме. — Видел? Разве такое бывает! — Я поверить готов в чудеса, что описаны были. Что со мной происходит — не поверил бы, если бы кто рассказал! — Говорят, что когда человек начинает летать, это значит, — растёт он. Пожалей ты малышку свою. Я и так снизу вверх любовалась тобою! — Как мне радостно видеть в тебе, что не разучилась шутить, веселиться, смеяться. Будь почаще с людьми, кто поможет тебе разогнать грусть твою. Я могу только небо расчистить над вашими головами. Мне кажется, — я это смогу. — То-то думаю, света прибавилось снова! И улыбки на лицах людей. А детишки, так те просто землю не чуют! Так и носятся. И кричат, и смеются. Хорошо, что с детьми наконец-то работаю. Это будущее. Мне помогает работа понять, как своих мы поднимем, и радоваться будем веселью. Ты помнишь, мой Тошик, про речку? На берегу будет лодка причалена, в лодочке этой кататься мы будем. Сначала вдвоём. А потом будем первенца нашего на прогулках в пелёнках катать. Разреши мне поплакать, я женщина слабая. — Будь по-твоему, не возражаю. Ты прижмёшься к груди моей, я обниму, убаюкаю и улыбку твою сохраню в своём сердце, любимая. — Как светло и покойно мне чувствовать рядом тебя, и тепло твоих рук на плечах. — Огрубели ручонки мои от работы, прости дорогая. Но в тепле моих рук недостатка не будет. Я готов целовать их за то, что они обнимали тебя. — Утром рано, едва приподнявшись с постели, одеваю рубашку твою, что осталась нечаянно в доме. Одеваю её как на праздник. Изучила все складочки, перешила все пуговки. Запах оставила. Твой, родной мой, любимый, единственный. Не покидай меня, я умоляю тебя. — Даже думать забудь, и не смей говорить. На кого я могу променять черноглазую птичку мою! Эти пёрышки, клювик. А крылышки! — Ты добился того, что хотел. Я смутилась, а ведь не должна бы. Муж мой, ласковый, хоть и далёкий. Истомилась супруга твоя в ожиданьи. Жду. Целую. Целую. Целую. Навеки твоя. Соня
— Бальзам принёс? — «Московский». — «Московский» так «Московский»… Сейчас заварю, и приступим, так сказать, к делам нашим весёлым… Сан Саныч, из питерских будешь? — Сам–самый. Аж в третьем поколении. — Я во втором… Родители приехали в пятьдесят первом. Да так и застряли… Меня родили через два года. — Хорошо. — Что? — Что вас родили. — Наверно… да… не возражаю… Готов… прошу!… — М-м… запах…Что это? — «Липтон» с дикой грушкой, щепотка чабреца… Много не лей, две чайные достаточно… Бодрит? — Я в вашем распоряжении! — Не наоборот? — …Не знаю, с чего начать. — С начала. — Начинайте. — Хитёр ты, брате. — Хорошо… Давайте с детства. — Начали… Что молчишь! — Антон Георгиевич, Вы меня прикончить хотите? Тогда вы всё правильно делаете. — Саша, а с чего обычно начинаешь ты? — Идея… вынашиваю сюжет, прорабатываю взаимоотношения, а потом однажды бац! — книга. Придумываю название, и начинается набор текста, почти без правки. — А черновики? — Мелочи всякие — фразеологизмы, красивые обороты… необычные какие-нибудь. — Сюжет есть?… название придумал? — Плагиат получается. — Огласи-ка списочек, пожалуйста. Критиковать буду. — Предупреждаю — это смешно. — Валяй, пока чай не остыл. — Вариант номер один — «Эта странная жизнь». — Сашка, ты бы ещё «Повесть о настоящем человеке» наваял! Нихрена ведь не смешно… Это всё что ли? — «Майор Маркус». — Остановись, безумец. Теперь понимаю, почему… хм… Продолжай… То есть… нда-а… Что будешь делать? — Расскажите о детстве… изюминку какую-нибудь. — Да брось ты, друг мой болезный! Обыкновенное детство, деревянные игрушки, сандалики на босу ногу… иногда. Ничего выдающегося… Я толком его и не помню. Родители как-то в подробности не вдавались. Может, по примеру своих родителей. Наверно так… Что, не доволен? — Скудно как-то, верится с трудом… А детские фотографии? Иногда помогают что-то вспомнить. Ну, хоть огрызочки какие, что ли. — Опять не повезло. В две тысячи первом сгорела мастерская. Кое-что из вещей удалось выручить, однако архивы сгинули. Прости, дружище… — Что-то не клеится ничего… ни рассказов, ни диалога у нас… — Да-а, Александр Александрович, так ты денег не заработаешь. Давай по трубочке выкурим, а там, глядишь, и прояснится что.
— Таисия Ивановна, ну как же так! Ребёнку года нет, а у него вторая пневмония! Вы же потерять его можете! — Мы стараемся… Да комната у нас уж больно холодная. И сквозняки… — Не буду вас пугать, — сама в похожих условиях жила. Но вот что я вам скажу, дорогая, — ещё одного воспаления он не переживёт. Всё. Хоть собой все дыры затыкайте, — но сына сберегите… Была бы моя воля… Э-эх, да что там!… Прощайте. — Спасибо, сестрица… — Я вам приказываю!…
— Ах вы негодники! Оставьте ребёнка в покое. А ну кыш отсюда, паршивцы. — Атас, ребя! Цыганка!… Щас заколдует. — Бежим! — Мамка узнает — выпорет. — Меня папка пороть будет.
— …Девочка, ты чья? — Я не девочка, я мальчик. — Ой, и правда мальчик!… Ты меня не боишься? Слышал, что они про меня сказали? — Тётенька, я для вас денюжку нашёл. Возьмите, пожалуйста. — Оставь себе, у меня есть. Я тоже сегодня немного нашла… Яблочко хочешь? — Не хочу. — Смотри, какое большое да красивое. Чистенькое, ровненькое. — Папка не велит у незнакомых брать. — За чем же дело стало! Давай знакомиться, — меня зовут Ульяна, Уля. А тебя? — Тоша. — Антон? — Тоша. — Хорошо, Тоша… Вот видишь, как просто. Возьми яблочко. — Спасибо. — И тебе спасибо за твоё спасибо. Запомнишь? — Мне нравится. — Я тебе одну вещь дам… будет тебя оберегать… Вот, смотри. — А что это? — Ты в церкви бывал? — Это там, где Бог живёт? Не бывал. — Почему так? — Папка говорит, что Бога нет. — Совсем что ли нет? Бедный твой папка… А мама что говорит? — Ничего. Молчит. — Всё равно возьми… Это крестик, распятие. А на распятии Бог… Который в церкви. Его зовут Иисус Христос. — А как Он меня оберегать будет, если меня в церкву не водят! — Он не только в церкви, Он везде. Просто в церкви есть иконы… портреты такие, церковные. — Я бы сходил… Я к бабушке сам ходил… давно. — Сколько тебе годиков было? — Не помню. Я ещё не говорил. — Как это? — Не научился. — Далеко твоя бабушка живёт? — В посёлке. — В посёлок?… отсюда?!... Господи помилуй… Так и до церкви дойти сможешь… — Не смогу, поймают. Уже ловили. Папка отлупит. Тут и Бог не оберегёт. — Не обережёт… Может с бабушкой. — Бабушку старый еврей не пустит. — Кто?!… — Дед. — Ах вот ты чей… Твою маму зовут Тася? — Да. Вы маму тоже знаете? — Маркус ты… Антон. — Тётя Уля, а можно Бога увидеть, если в церкву не ходить? — Иногда можно… Береги крестик, Бог Сам тебе явится, когда захочет… Дай, я тебя поцелую… Беги к маме… Скажи, что тётя Уля тебя яблочком угостила. А крестик никому не показывай.
— Георгий, меня поставили на очередь. — Когда? — В сентябре. — Не боишься, что «зарежут»? — Ждать нельзя, — задушит она меня. — Что с ребёнком делать будем? — Надо в садик. На трёхдневку или пятидневку. — Поговорю на работе. Должны помочь. — Мне месяц с лишним лежать придётся. — Продержимся. Лишь бы ты вернулась. — Всё будет хорошо.
— Тася!… Здравствуй. — Здравствуйте, Лена Владимировна. — Как подготовка к школе? — К какой школе! — Я Тошу в свой класс записала. — Рано ему ещё, Лена Владимировна, четырнадцатого только шесть исполнится. Пусть дома годик посидит. — Я думала, — он старше. — Вымахал, что сказать. — Читает бойко, и считает. — Посидит, посидит. Пойдёт со сверстниками. — Тася, что у вас с жильём? — Всё по-прежнему. — Послушай, напиши письмо Хрущову. — Вы шутите, Лена Владимировна? Как это самому Хрущову! — У меня есть знакомая, проводником на поезде в Москве бывает. Я попрошу — она письмо прямо в Кремле в почтовый ящик бросит. Рассказывала, есть такой ящик, из которого письма ему прямо в руки отдают. — Какой из меня писарь… Горе одно. — Георгий дома? — Сегодня в ночь. — Антошу спать уложишь, и приходи, — вместе напишем.
— Рая, новенького видела? — В старшей-то? Видела уже. Ты четвёртая про него говоришь. — Весь в ямочках — щёки, подбородок, на руках даже остались ещё. Как девочка прям! — Ой, и нашла ты о чём… Мальчишка как мальчишка. Все они хулиганьё. — Пока не хулиганил… Возле него малышня постоянно крутится, — он им книжки читает. — Картинки показывает? — Говорю тебе, — читает. Старшие иногда подтягиваются. Или начинает какие-то истории рассказывать. Придумывает что ли, или слышал где. — Где такое чудо откопали… — У него мать на операцию положили. Вот отцу с ним и никак. — Знаем мы этих отцов, как же. Всё им никак… Компанейский пацанёнок. — Не пойму я. Иногда сядет один в уголок и молчит. Спросишь, — тебя кто обидел? Нет, говорит, не обидел. Или на прогулке листья перебирает. Ребятня носится, а он их как будто и не видит. — Может больной? — Побольше бы таких больных. Я бы не отказалась. — А его отец, — видный? — Скажешь тоже! — Чего? Дело молодое. — Дура ты, Райка. Говорить такое при живой-то жене… Я тебе сейчас что-то покажу… Тоша, погулять хочешь? — Спасибо, Алевтина Сергеевна. — …Куда это он… — Сейчас оденется и пойдёт во двор. — Один?! Да тебя с работы выгонят! — Не выгонят. Уже видели все… Тоша, возьми с собой, пожалуйста, кого-нибудь из маленьких. — …Эт-то… — …Любит с куклами играть. Наберёт у девочек, посадит их кругом, и разговаривает с ними. — О чём? — Пока не знаю. Но я обязательно узнаю. Целый месяц впереди.
— Георгий Ефимыч, когда в новую квартиру переезжать думаешь? — Погоди, Сергей Палыч, с квартирой, — не убежит. Я только девять дней отметил. — Тебе видней… Как сын, по матери скучает? — Не знаю. Больше молчит. Или книжки читает, или лепит что-нибудь. — Что лепит? — Да я пару недель назад набор пластилина ему купил, — вот и приохотился. — В бригаду вернёшься? — Теперь вряд ли. В детском саду нет подходящего режима. А осенью видно будет. Тошке в школу пора. — Заходи, если что надо будет. Всегда поможем. — Постараюсь не надоедать.
— Мне было девятнадцать, когда с первым инфарктом я загремел в клинику скорой помощи Новосибирска. — Как ты говоришь, — уже бодрит. Нас ожидает нескучное продолжение. — Если не интересно, — могу налить. — Ладно уж, продолжай. — Познакомился с одним любопытным стариканом. Васильев Дмитрий Александрович… Да-а, занятный был мужик. Родился в Бессарабии, потом политех в Бухаресте, в сорок четвёртом попал в Одессу… Полиглот, переводчик, инженер, мастер спорта по шахматам. На шахматах мы с ним и сошлись. У меня тогда был первый разряд. По логике, ему не интересно должно было со мной играть. Но однажды он признался, что каждая партия даётся ему с большим трудом. — Как говорят, — если бы старость могла! — Не скажи. В его «хорошо за шестьдесят» на редкость свежий ум… Причина оказалась в другом. У меня, по его словам, был незаурядный гипнотический дар. И те пять недель, что мы провели в одной компании, он посвятил обучению меня основам психотехники. А спустя три–четыре года я уже самостоятельно и осознанно пришёл к другой стороне этих техник. — Я так и знал. Никакой мистики, просто гипноз. — Гипнозом давно не занимаюсь. — А как же чай? — Некоторые травы помогают настроить внимание. Не ограничить его, а сконцентрировать в определённом направлении. — Так. Куда ты направил наше внимание? — Максим, вы сами его направили, когда приняли решение прийти в мою конуру. — Какие травы ты обычно используешь? — Про мяту я говорил… — Чем она отличается от нашей? — Так это наша и есть! На Карельском перешейке в некоторых местах её хоть косой коси. В аптеках продают перечную, мне не нравится. — А ещё? — Душицу привозят с тянь-шаньских предгорий. Есть памирский чабрец, который я называю «царской травой». Уникальное растение. Я редко завариваю, только по праздникам. — Боишься сам себя сконцентрировать? — Там сейчас неспокойно. Ни трав оттуда не привозят, ни мумиё. — У тебя и мумиё есть?! — В позапрошлом году возвращался с Васильевского, на льду жигуль потерял управление. Ну, и бортануло меня слегонца. Метров восемь кувыркался. Потом хозяин машины отвёз меня в травму, наложили гипс на ногу. Через неделю я его снял. — Будя врать-то! — Не вру. Природная способность к регенерации тканей, мумиё, ну, и кое-что ещё. Вот так. — Однако… А зачем ты нам это рассказываешь? — Для закрепления успеха… А теперь… Максим, прогуляться не желаешь? — Пока нет. — Желаешь–желаешь, ещё как желаешь! — Да куда ж я дену себя в это время! — Есть идея. Сходи на Садовую сорок. Им завезли румынское вино. Возьми пару бутылочек. Это будет платой за беспокойство. — Да я тебе ящик могу принести! — Бесплатно ничего не делаю, но ящик это перебор. — Сколько времени надо? — Если бежать не будешь, то как раз и управимся. — Исчезаю.
— Так, Вера Михайловна, с этого момента только на «ты» и безо всякого отчества. — Согласна. — Для начала скидывай всю одёжку до нижнего белья. Посмотрю твой позвоночник. — Вот так сразу? — Времени мало, вопросы будешь задавать, когда муж вернётся. — Потерплю уж… — Ложись на живот… Хорошо… а спина вполне… — У меня и остальное тоже. — Не шали… Так, правую в колене… прижать к груди… На другой бок… тоже самое… Нет, теперь левую, конечно!… Ладушки… Вставай. — Ах… приятно как… — Вставай, я сказал! — Ничего себе! Куда только мягкость подевалась… — За вином потопала… Руки расслабь… приготовились… Не напрягайся, всё сделаю сам… Оп!… Всё, можешь одеваться. — Могу и не одеваться. — Я Максиму пожалуюсь. — Ты меня хочешь напугать! Или удивить Максима? — С тобой всё ясно… Стой спокойно… Что?… — Холодок на уровне груди, а ниже ничего. — Продолжим… Сейчас?… — Спустился на уровень бёдер. — …А теперь? — Ступням щекотно. — Хорошо… Так… Садись. Кресло, конечно, не фонтан, но это ненадолго. — …Антон, мне плохо. — Что именно? — Жар изнутри, дурнота… и голова кружится… Мне однажды вводили контрастное вещество для рентгена, ощущения почти такие же. — Смотреть в мои глаза и не отвлекаться! Сейчас досчитаю до пяти, на счёте пять ты сразу заснёшь… Внимание — раз!… Два!… Три!… Четыре!… Пять!… Спать!… Глаза не открывать… Я повторяю, — глаза закрыты… — …Антон, ты ничего не можешь сделать. Вера моя. — Кто ты? — Ты знаешь. — Не знаю. — Теперь знаешь. Тебе страшно? — Кто тебя привёл? — Тебе страшно?! — Кто тебя привёл?! Отвечай! — Николай. — Кто он такой? — Спроси у Веры. — Вера спит. — Ты не будешь дожидаться Максима… Посмотри, какое тело… Ведь не будешь… — Не буду… А теперь слушай меня и внимай: Именем Господа нашего Иисуса Христа дух злобы и тьмы, повелеваю тебе — иди к себе, к своим! — Мы ещё… с тобой… встретимся-а…
— …Вера… Вера… — Да… Антошенька… — Медленно… просыпайся… не спеши… я держу тебя за руку… Ну, с возвращением. — Долго я спала? — Нет, совсем недолго. — А что ты делал? — С тобой разговаривал. — И всё? — Конечно. — Мне показалось, что здесь кто-то был. — Это просто сон… По чайку? — Да, пожалуйста… А почему у тебя трясутся руки? — От напряжения… — Такое чувство, — будто с того света вернулась… Опасный ты человек, Антон. — Не опасней твоего мужа. — Да не муж он… так… четвертиночка. — Семья разрушается не от того, что нет любви, а от неуважения к самому себе, — к своим мыслям, чувствам и поступкам. — За что его уважать… — Тормозни. Посмотри на себя, — тебе нравится то, что ты сейчас говоришь?… и ты ли это! Подумай на досуге. — …Ты что-нибудь ещё будешь делать? — Сегодня вряд ли. Устал. — Ладно… А в другой раз? — Обязательно. Ты сможешь прийти без Максима? — С удовольствием. — Удовольствие я тебе не обещаю, скорее наоборот… И вот ещё что, — придумай, чем ты будешь отвечать на мой вопрос. — Какой! Что-нибудь про нижнее бельё? — Кто такой Николай.
— Проходите, гости дорогие, проходите… Разрешите, мадам, поухаживать… Не смотри на меня как Ленин на буржуазию!… Тоже мне, ревнивец выискался. — Антон Георгиевич, ничего такого… Посмотреть нельзя! — Сегодня я добрый, прощаю… А это что такое!… — Антон… Не возражаете?… Я вас так иногда называла. — Маню, тебе можно. Это вот муженьку твоему не по рангу пока ещё. — Саша, давай, разгружайся. — …Вы что тут удумали! — Не мы, а я. У Сашки для этого ни ума нет, ни сообразительности… Ну, что встал как вкопанный! Пошевеливайся. — …Я принципиальный противник женской гегемонии, но в данном случае, думаю, это оправдано. — Я тоже так думаю… Саш, тапочки достань… Да не здесь они, горе ты моё… Антон, мне руки сполоснуть… — Сейчас полотенце свежее принесу. — …Антон Георгиевич, я собаку свежих овощей принёс. — Спасибо, Саш, а то мне всё недосуг, приходится Вискасом потчевать беднягу. Ест и злобно так на меня смотрит. — Маркиз, иди сюда дружище… Да ты обалдел что ли!… — А что ты думал! Сколько ему гостинцев не приносил? Вот и получи по мордасам… Саша, быстро обрабатываем… Раны от кошек заживают плохо… — …Мужички, чайком побалуйтесь, а я пока на скорую руку… — Маш, это долго. — Я всё дома приготовила. Осталось довести до ума. — Да-а, Саня, повезло тебе с женой. — …Вы там не про меня? — Про тебя, про тебя. — Подождите немного, тоже хочу послушать. От мужа редко что добьёшься. — Правда? А по виду и не скажешь. — Я сейчас всё про него расскажу, чтоб ему стыдно было. — Маша, я тебя, конечно, понимаю, но мне трудно представить, как твоему мужу может быть стыдно. — Сашка, ты слышал? Даже посторонние люди это видят. — …Ну… я теперь не очень посторонний. — …Всё. Хватит мне кости мыть! — О!… Александр командный голос вырабатывает. — …Это он любит. — Так, ребята, брэк! На моей территории не ругаться. И даже не думать об этом. И вообще лучше не ругаться. — А чем так вкусно… Антон… мой любимый чай… — Да… Бывают привычки, которые не хочется менять. — Давайте… — В честь какого праздника? — В прошлый раз приезжала с пустыми руками. А сегодня уж извините. Наливайте и мне. — А Саша? — У него трудовая повинность за окном стоит. — …Не вижу. Где? — Да вон же «Гольф»! — Это ты назвал ведром с гайками?!… — На ведре овощи из деревни возит. А мне купил «Миньку», чтоб не мешала ему по любовницам разъезжать. — …Ма-аш… — Не права? Терплю только из-за Дашки. — Мы же всё решили!… — Чтоб Антон знал, какой ты есть на самом деле. — …Маню, можешь не утруждаться. Я про твоего мужа знаю больше, чем он сам про себя знает. — Спасибо, Антон. Я так противно себя чувствую, когда приходится гадости говорить. — Узнаю. Вся в маму… Как родители? — Хорошо. Папа в том же «Ленгидропроекте», мама директор музыкальной школы. — Рад за них. При случае привет передавай. — Передавала уже. Мама слезу пустила, а папа налил коньяка за ваше здоровье. — Ничего не изменилось… Как вчера… Ребята, простите… Да, я слушаю… У меня гости, так что концептуальненько… Суббота утром и воскресенье после службы… Нет–нет, ни в коем случае!… Если будет хотя бы один человек. Но он должен быть, поэтому и запись… Упаси тебя Господи, никаких ограничений! Не надо людей обижать… Спасибо, что позвонила… До свидания… — А кто это, если не секрет? — Сестрица с подворья, с паломнической службы. — Вы там?… — Помогаю, чем умею. — Вот Саша, смотри, слушай и запоминай: если бы Антон не попал тогда в больницу, то мою дочь звали бы сейчас Дарья Антоновна. Больше повторять не буду. — …Маш, не совсем корректно выходит. Во-первых, всё произошло уже; во-вторых, негоже мужа напрягать на пустом месте; в-третьих, не вижу повода для громких заявлений, тем более в моём доме; в-четвёртых… Всё было серьёзно? — Дело давнее, что скрывать. Если бы знали, сколько слёз в подушку было пролито… Вы пропали, ни адреса, ни телефона… Мастерская пустая. Мы ведь Вас тогда похоронили… И мама плакала… Папа ругался, а сам потихоньку выпивал. Досталось всем. — Мне тоже перепало… Я ещё и хорошего человека потерял. Да не одного, а целую семью… Давайте помянем рабов Божиих Максима и Веру. Расскажу про них как-нибудь… если повезёт.
— Тоха, а что это такое? — Руками не трогать. — Не в музее кажется… Или я что-то не понимаю? — Не понимаешь. — Я хочу понимать. — Интегральная йога. — Антон, матом не ругайся. Даже в морском лексиконе таких слов нет. — Философия и метод работы Шри Ауробиндо. — Он сам писал или со слов? — Кое-что сам. Из настольных у меня только ранняя работа, «Йога и её цели». В основном читаю Сатпрема — «Путешествие сознания», «Клеточный разум»… — Денег на этом заработать можно? — Ох, Виталик, всё бы тебе опошлить. — Шучу. Ну, хоть практическое применение должно быть? Иначе смысл какой! — В том-то и дело, что мы ищем практику, а практика прежде всего в душе. — Ничего себе… Тоха заговорил о душе. Надо чего-нибудь выпить. — Тебе сейчас нельзя. — Почему это? — Свидание. — Что?!… Откуда узнал! — Практика, мой юный друг, практика. — Тоха, я тоже так хочу! — Действительно хочешь? — Антон, мы знакомы больше десяти лет. Ты меня ещё не раскусил? — Раз кусил, и два кусил… Ладно, проведём маленький тест… Купюра незатёртая есть? — Червонец подойдёт? — Вполне… Раскрой ладонь… положи… — …Тоха… что это с ней… — И второй. Посложней будет… Я тебе задачу упростил для первого раза, для теста это не принципиально… Сколько спичек в коробке?… Э-э, руками не трогать!… — Не знаю. — Свободен. — Подожди, попробую… Десять что ли? — Гадаешь… Положи руку сверху… представь, что ты вынимаешь по одной спичке и ломаешь. Последняя сломанная даст искомое число. Понял? — Так, ещё раз… кладу… вынимаю… ломаю… семь… восемь… девять… нет… Восемь… Да, восемь. — Открой, проверь. — Вот это да… — Когда свадьба, в смысле свидание? — Ты страшный человек… — Только не для тебя… Когда, я спросил! — В шесть… Если пройдёт удачно, завтра подаём заявление. — Удачно это как? — Её родители… — Серьёзный подход. — Стараюсь учесть твой семейный опыт. — Да уж старайся… — Дома часто бываешь? — По-разному… С Настей окончательно потеряли общий язык. Если бы не мальчишки, — порога бы не переступил. — Батю жалко, совсем спивается… У тебя кто-нибудь появился? — В каком смысле? — Женщина. — Я ж не озабоченный! Семья всё-таки никуда не делась. — А если честно? Просто любопытно. — Бывает. Иногда. — Тебе нужна подруга, чтоб в твоих экспериментах помогала. Я слышал, — опасное это предприятие. — Я не только слышал. — Покажи. — Не сегодня, а то невеста не дождётся. — Тоха, дай слово, что научишь всему, что знаешь… Давай, я говорю! — Конфет хочешь? — Замётано!… Антон, как посмотришь, если мы с Валей к тебе на огонёк, а?… Хочу тебя показать. — В зоопарк сводить не пробовал? — Кроме шуток, Тош, я столько про тебя рассказывал. — Не боишься? Вдруг отобью. — Не выйдет, зятёк. — У меня не выйдет?… Плохо меня знаешь. — Я тебя знаю. Только поздно уже. — Сильно поздно? — Третий месяц пошёл. — Да что ж ты молчишь, вражина! — А где твоё хвалёное колдовство? — От колдуна слышу… Я ещё подумал — странно как она раздвоилась. Во дела… Приходите, буду рад.
— Понимаете, друзья мои, мы тут мило беседуем, медитируем, рассуждаем о методах и способах… Я вообще превратился в ходячий цитатник… Кажется интересно всё, ну просто здорово! А ведь пути нет. — Как нет, Антон Георгиевич! — А вот так. Нет и всё. Между прочим, и Мать об этом говорила Сатпрему. — Неделю назад был, а теперь пропал. Мистика! — Не было. Просто вам хотелось в моих словах видеть руководство к действию. Но, осваивая метод безмолвия разума, вы приобретаете инструмент, могущий при определённых условиях превратиться в мощное оружие. Это понятно?... Когда несколько лет назад я серьёзно увлёкся гипнозом, то одним из стимулов было не только раскрытие подспудных человеческих, моих то есть, возможностей, но и использование его в честолюбивых интересах. — Я понял, — Вы нас просто гипнотизируете. — Шутку оценил… Могу, но мне это уже неинтересно. Появилась цель. — …Антон, при всём уважении, идея супраментального человека никак не хочет укладываться в голове. — Ну, друзья мои, это не новость. Если вы оживите в памяти историю христианства, то увидите, что творилось в головах современников Спасителя. — Антон Георгиевич, можно задать нескромный вопрос? — Конечно. — Вы крещёный? — Нет, я, как говорится, нехристь. — Почему же Вы тогда Иисуса Христа назвали Спасителем, если сами выбрали другой путь? — Великолепный вопрос, с удовольствием на него отвечу.
— …Почему Алёнушка плачет?… Да потому что у неё брат козёл… Доходчиво?… Бедный Иванушка… Если бы предложили молоко и воду, ему, наверно, тоже было бы непросто сделать правильный выбор. В случае воды и отравленной воды выбор проще. Но у него совсем не было выбора, а жажда мучила. — Примерно месяц назад Вы процитировали Сатпрема… три секунды… «Есть жажда — есть река, нет жажды — нет реки». — Не в этом контексте. Сейчас поясню… Была такая жуткая совершенно — на мой взгляд — женщина, Елена Петровна Блаватская, одна из самых ярых противников христианства. И моё неприятие зиждется не только лишь на её теософских воззрениях. Свою философию… теософию жизни, так сказать, она строила на противопоставлении христианству. Это в корне неверно, некорректно, как я люблю говорить. Но при всём при этом однажды она сказала, думаю, что сквозь зубы, — «Христос является Спасителем только для своих последователей». — Вы хотите сказать, что Блаватская верила в спасительную миссию Иисуса? Как такое могло быть! — Нет, она не верила. Она знала… Кстати, один из вопросов, на который я ответа никогда не получу… — почему учителя, если они были, не перекрыли ей знание этого мистического акта. Ведь значение его невозможно переоценить. — Мы куда-то в религию забредаем. — Почему нет? Интегральная йога тоже своего рода религия. Атеистический, гуманистический тип религии. И никакого авторитаризма, не дай Бог. — Всё-таки Бог… — Ну, это выражение такое. — Исходя из того, что мы услышали, можно сделать вывод, что религиозный опыт, — я имею в виду глобальные религии, наиболее безопасный путь. — Именно так. Интегральная йога для смелых и крепких духом. — А что бы Вы могли посоветовать для менее крепких? — Ибрагим, разве для тебя актуален этот вопрос? — И всё же. Или мусульманам не положено? — Ну… не хотелось бы оскорблять чьи бы то ни было религиозные чувства, но я бы выбрал христианство. А точнее восточное христианство, Православие. — Спасибо.
— …Что это с ним!… — Держите… Воды, быстро! — Виталий, скажите, с ним часто такое? — Ты думаешь, я просто так выполняю работу телохранителя?… Не волнуйтесь, не заразно, просто обморок. — Ну и цвет… краше в гроб кладут… — Анна, прикуси язычок… Антон, ты в порядке? — Да… Извините, ребята, издержки производства… Так на чём мы остановились? — Есть предложение на сегодня закончить и разойтись до следующего занятия… — Значит в воскресенье.
— Антон, мне не по нутру. Что происходит? — Виталик, тебе лучше не знать. — Как часто? — Пару раз в метро… Однажды два перекрёстка прошёл в бессознательном состоянии. — Однажды, когда меня не будет рядом… — Думаю, скоро закончится. — Надеюсь, не на кладбище. — Я тоже надеюсь… Да брось ты, какое кладбище! Я ещё дочку вашу понянчить хочу! — Слово офицера?…
К большому сожалению естественным образом слетают сноски, которые есть в оригинале. Обходимся тем, что есть.
Начало https://www.anekdot.ru/id/1360991/
Плов, мускат и остальные
— Мужики, Антон баранину не ест, нам свинина не полагается, — на всякий случай. Как сказал Антон — вдруг Он есть? А твоё хе у меня уже вот здесь. Так что делаем куриный. — Предупредил бы хоть. — Паниковать отставить! Никаких костей. Я позаботился. — Давайте по паре стаканчиков и на Бургулюк. Ужином займёмся потом. — Тогда уточним боевое задание: Боб отвечает за специи, с рисом лучше Дамира никто не управится, на мне мясо, Антон будет наблюдателем. — Давайте по-быстрому… — Зачем по-быстрому! Полчаса посидим хотя бы, и на водные процедуры. Наш северянин обсох совсем на азиатском солнышке. Вишь, как подкоптился! — Ну, за встречу и за знакомство! — За встречу. — И за успех нашей предстоящей экспедиции… — …Антон, ты чего?… Не будем о плохом. — Вот почему так? — Ничего… Выходим на поиски объекта, который не значится на армейских картах. Что-то там cпрятано. Поэтому расслабляться не будем. Представьте, что нас выдернули из запаса. Представили?… Выпьем. — Полковник, не гони. — …В самом деле, Амир, успокойся. Сейчас ещё заставишь присягу заново принимать. — Не бойтесь, не заставлю… Тоха, ты крещёный? — Нет. — Почему? — Отец запретил матери крестить, а самого и не тянет. Как-то так. — Так ты у нас один тут неправоверный!… Объясняю как правоверный мусульманин: крещение принимается один раз в жизни. Так и с присягой… Боб, а как ваша религия называется, — бон, кажется? — Моя религия называется православие. — Ну дела… Русский нехристь, кореец православный… Куда мир катится… — Куда, куда… А то сам не знаешь. — Мы тут живём медленно, сам видишь. А что у вас творится? — Я не знаю, что происходит. Гайки закручиваются на всю катушку. Облавы на вокзалах, проверки документов. В рабочее время любого могут задержать до выяснения личности. Кинотеатры днём шерстят, — только вьёт! — Что за хрень собачья! — Борьба за трудовую дисциплину. — А с зелёным змием бороться не пробовали? — Там всё по-прежнему. Даже водка новая появилась. — Про «Андроповку» знаем. — Да мне как-то… Я водку не пью. — Из принципа? — Невкусная она… Я вот сижу с вами, и так хорошо, — мускат, хорошие люди. Что ещё нужно! — Действительно, что ещё нужно человеку с чистой совестью! — Ребята, не обращайте внимание. Это он слова мои возвращает. — Обиделся, что ли? — Амир!… — А что присмурел? Армию вспомнил или семью? — Не совсем… — Да, мужики, есть тема! Выпьем за Антона и Софью! — …Серьёзно? — Боб, посмотри в мои бесстыжие глаза: я могу издеваться над своим другом? — Можешь. — У них с Сонькой серьёзно. — Да, Антон, даже и не знаю, — пожалеть или поздравить. — А сделаем и так, и эдак! — За Маркусов! — …Вы с чинара попадали? Я женатый девять лет! — Сиди и не ерепенься. Если Сонька вздумает за тебя замуж, — поможем. Она того стоит. — Совсем запутали. — Распутывайся, и пойдём на озеро. — Озеро? Я думал, — река. — Водохранилище. В наших речках купаются только сумасшедшие. — Снаряжение достану… — Вы посмотрите! Даже маску из Ленинграда притараканил! — …Вот за что Антона всегда уважал, так за подход к экипировке. — Тряхнём стариной? Кто последний добежит — моет казан после плова. — Так нечестно! Я дороги не знаю. — Включи северный нюх. — Придётся… Э-эх!…
— Ты чего такой осоловевший? — Переел… Плов могу харчить каждый день, готовить так и не научился. Надо было родиться узбеком. — Тут своих узбеков хватает, а ты у нас один. — Да брось ты! Скажешь тоже. — Скажу… Про плов не беспокойся. Соня так его готовит, — пальчики оближешь. — …Амир, что ты хотел сказать? — Да, Боб, ты не в курсе… Знаешь, Антон в восемнадцать лет уже был старлеем. — Так не бывает. — Он в армии с шестнадцати лет. Был отличником и так далее. В двадцать шесть в запас ушёл майором…. — Антон, дай тебя потрогать. — Да ладно вам… так вышло. — Тогда ещё налили, и приступим к обсуждению. — Обсуждать нечего. Всё ясно. — Боб, что тебе ясно? — Пока на место не прибудем, пока не разберёмся, в каком состоянии тропы… — Тогда матчасть… Дамир? — Всё в глубокой заморозке. Адиля сделала в лучшем виде… Антон, в прошлом году ходили на Баба–таг, повстречали там японскую группу. Вот это называется подход к пропитанию! Высушенные готовые продукты, весят мало, готовятся быстро. А мы половину груза на желудок изводим. На неделю однажды вышли, — так оголодали! — Будет и на нашей улице праздник… В принципе, неплохо подготовились. Варёный рис берём, орехи–изюм. Жаль только, что вместо мёда сгущёнку тащить приходится… Рюкзаки, альпенштоки, палатка, спальники — всё у Бахрама. На мне алкоголь и вооружение. — …Амир, какое вооружение! — Спирт, красное вино на случай питья из водоёмов. — Всё? — Два карабина, у остальных ТТ. Армейские бинокли. — Мы на войну собираемся? — Война идёт, границы не так и далеко. Мне сюрпризы не нужны. Руковожу операцией я? — Ты старший. — Договоримся так: любые советы и предложения буду выслушивать предельно внимательно. Но решающее слово моё.
— …Объясните мне, дураку, — почему стране проще было выгнать меня на гражданку вместо того, чтобы создать нормальные условия для службы! — После драки кулаками не машут. — …Помнишь, Верещагин в «Белом солнце…» — За державу обидно. — Мы тебя уважаем и понимаем. Я, например, знаю, что спеца твоего уровня подготовить трудно. А толку! У них свои планы, про которые нам не говорили и не скажут. — Какие-то разговоры мутные начинаются. Вам не хватило офицерских пьянок? — Иногда не хватает. — Отставить! Моложе от этого не становимся, только душу теребим. — Есть отставить, товарищ полковник! — Иди ты в задницу. — Сам дурак. — Закругляемся, а то договоритесь. — Отбой, мужики, завтра на рыбалку.
— Антон, это что за украшения! — Мы на даче борьбу устроили. С алкоголем немного промахнулись, — вот, результат на лице. — Почему только у тебя? — Амиру досталось по рёбрам. — Не врёшь?… Посмотри в глаза. — Сонь, мне врать смысла нет. — Маркус, не ври! — Я врать не умею. — Я вижу. Как дам добавки за враньё! — Сонь, больно же… — Ты обо мне подумал? — Честно? — Ещё как честно! — Только о тебе и думаю… Можно тебя обнять? — На первый раз прощу, на второй не спущу. Про третий тебе даже подумать будет страшно. — Сонь, ну, что ты… я в порядке… — Зато я не в порядке. — Что с тобой? — Сердце прыгает как белка… до головокружения… Тоша, что это? — Что будем делать? — Ты мужчина, — тебе принимать решение. — Вернусь из похода — поговорим. Хорошо? — Хорошо, Тошенька. — Провожать придёшь? — Не люблю проводы. — Мы ненадолго, Сонюшко. — Как ты меня назвал? — Сонюшко. — Меня так никто не называл… Повтори, пожалуйста. — Сонюшко. — Ещё. — Сонюшко. — Ещё! — Любовь моя. — Любовь моя…
— Здравствуй, Лейла. — Здравствуй, братик. — Откуда ты знаешь, что я брат? — Ты же знаешь, что я тебе сестра. — Куда сегодня пойдём? — На Кара–сай. — У нас тоже есть Чёрная речка. — Далеко отсюда? — В Ленинграде. — Там красиво? — Иногда бывает красиво… очень. Нева, «Аврора», Зимний Дворец. Много красивого. — Когда вырасту, — обязательно поеду в Ленинград. — Лейла, держись за меня. — Тоша, не бойся, не упаду. Я каждый день по таким камням бегаю. Никогда не оступаюсь. — Я иногда падаю. — Тоша, я здесь выросла… Мне нравится смотреть, как дикие козы по горам скачут. Такая красота!… В Ленинграде есть козы? — Нет там никаких коз. Только кошки да собаки . — Жаль. А горы? — И гор нет. — Как может быть красиво, если нет гор! — У нас есть Карельский перешеек. Там очень красиво. — Там есть горы? — Нет, там много лесов. — Разве может быть много лесов? — У нас может. Приедешь в гости, — такие леса тебе покажу! В них даже заблудиться можно… Что ты смеёшься! — Весёлый ты, Тошенька. Как это в лесу можно заблудиться! — Не веришь? — Не верю!… — Лейла, догоню и стукну!… Ты чего?… — Ты не можешь меня стукнуть. Ведь ты мне брат. А брат не может обижать сестрёнку. — Прости, сестричка, больше не буду… Всё равно в лесу можно заблудиться. Вот. — Хорошо, Тоша, верю. А ты… заблуждался… заблудился хоть раз? — Нет, конечно! Мама далеко не пускает. — Хорошо тебе. — А твоя мама? — Спроси что-нибудь другое. — Почему?… у тебя нет мамы? — Тоша, мне пора. Приходи завтра. Ты так редко приходишь. Я по тебе скучаю. — Приду, сестричка. Обещаю.
— Антон… Антон… — Что случилось? — Четыре часа, пора вставать. — Опять этот сон. — Какой? — С девочкой Лейлой. — Ты чокнутый. По штатному расписанию тебе Соню полагается во сне видеть. — Не понимаю… это вообще не имеет ко мне никакого отношения. — Ты умом не тронулся? — Иди ты… Ладно, встаю. Во сколько выходим? — Через полчаса. Проходной автобус из Ташкента в Ангрен. Там двадцать минут на местном, и мы в предгорье. — А до Ангрена сколько? — Сколько есть — всё наше. — Через две минуты буду готов. — Слышь, майор, возьми ТТ. Если увижу, что форму не растерял, — поменяешься с Дамиром. Стрелок из него никакой. — Договорились. А второй карабин? — Боб с Бахрамом по очереди. Я им доверяю. — …Я удивляюсь, — как мужиков жёны отпускают! Ну, со мной всё ясно. А они? — С тобой тоже не ясно. — У меня-то без проблем. Когда своей сообщил, так даже не покривилась. — Ты про Соню? — Та-ак… — Что так? Я же вижу, что с вами творится!… А горы это святое. Жёны знают, поэтому не спорят. — И что мне теперь? — Майор, теперь ты обуваешься в сорок четвёртый. Всё остальное потом. — Как быть, Амир? — У кого решил совета спросить, у холостого по жизни татарина? Не смеши. — В голове пусто как в барабане. — Уедешь домой, решишь свои вопросы, вернёшься и увезёшь Соню с собой. Думаю, — свадьбу сыграем здесь. — Без меня меня женили. — Антон, я ведь не думал, что так получится. — Да ладно уж, чего там рассуждать… Знаешь, даже в глаза жене смотреть не стыдно будет. — Ну вот, а советы спрашиваешь… У меня просьба. — Ну?… — Соньке ничего не обещай, пока не разрулишь. Договорились? — Понял. Не подведу. — …Попрыгай… Молодец, упаковка профессиональная. Ну, с Богом! — Или с Аллахом.
— Саша?… Да ты как не в себе!… Час от часу не легче… — Маша пропала. — Как пропала!… — Не знаю. Обзвонил, что только можно в нашем районе… И в твоём тоже. — Причём здесь мой район! — Маша хотела задать тебе несколько вопросов о чём-то очень личном… Как будто старцу какому… — Она приходила, была здесь пятнадцать минут и ушла. — Ты можешь сказать, о чём она… что спрашивала? Это может оказаться вопросом жизни и смерти. — Может и оказаться. Но не в том смысле, который ты сейчас в состоянии уразуметь. — Так можешь или нет? — Я могу сказать, что ей ответил. — Так можешь или нет?! — То, что она сказала, касается только её и никого кроме неё. — Нет. Я хочу знать всё. — Вот как! А много тебя уже не устраивает? — Уже нет. — Что ж, моли ко Господу. Я здесь бессилен. — Опять за своё! Сколько можно меня за нос водить! — Сейчас в тебе гнев, обида, неизвестность гложет тебя. Почему ты пришёл за ответами ко мне? Двенадцать лет прожил с женщиной под одной крышей, укрывался одним одеялом, взрастил одну дочь на двоих — и не понял, кто с тобой шёл по жизни все эти годы. Чем ты вообще был занят? — Так, здесь мне ответа не найти. — Сиди уж, коли пришёл. Будет ответ, жди. — Я не спал всю ночь, у нас собраны вещи, вечером мы должны отправиться в Испанию. — Можно было придумать более достойный способ вложения средств. — Хочешь мне в этом помочь? Посмотри, как ты живёшь. Это жизнь? Вот это… и вот это — ты называешь жизнью?! — Друг мой сердечный, жизнь бывает разной. Это лишь смерть порой выглядит одинаково неприглядно. Но даже в смерти, как заметил один мудрый человек, в одном случае труп, а в другом покойный. Так и в жизни. Только нюансов поболе будет. Тебе перечесть их?… Впрочем, с тебя и одного довольно будет. Ты ещё не жил. Ты только казался живым самому себе. И таким же как ты. Невелика честь. — Кто бы говорил о чести! Я знаю, — она не просто приходила, она приходила к тебе. — Вот видишь, для тебя задача уже упростилась. Даже если так — что это меняет для тебя?… дополнительная головная боль? Или возможность выместить на ком-то своё негодование? Ведь невероятно трудно признаться самому себе в собственной несостоятельности. — Я был прав. — …Я дважды был женат, и оба раза неудачно. Иногда ты напоминаешь мне самого себя в твои годы. Но мои жёны не бегали от меня по ночам. Им не могло и в голову такое прийти. Так почему вдруг?… или всё-таки не вдруг? Спроси у дочери, — где может быть её мать. Может, найдёшь там ответ. — Что она тебе сказала!… — Я могу тебе сказать, что ей ответил я. Большего не жди. — Говори. — Я сказал, что милые бранятся — только тешатся, что муж да жена одна сатана. И что у вас чудный ребёнок, страдающий не меньше, если не больше своих глупых родителей. — …Да… Даша!… Когда?… И всё?… Еду… Слава Тебе Господи… Антон… — Ничего не говори. — Маша появилась дома двадцать минут назад. Пьяная, мокрая с головы до ног, приняла душ и легла спать… прости. — Саша, тебе даден ещё один шанс… вам. Умоляю, не промотай, он может оказаться последним. Езжай в аэропорт и сдавай свои билеты. Отправляйтесь на машине куда глаза глядят, преломите хлеб в красное вино, как делали вы в первый год вашей семейной жизни. А когда поймёте, что преграды разрушены — возвращайтесь. Прощай, друг мой. Бог вам в помощь. — Прощай.
— Припозднился, отец родной. Не заболел ли часом? — Нет, матушка, — люди в беду попали, надо было хоть словом добрым приободрить. — Без лукавства — рада за тебя. — Матушка Ксенюшко, что за день такой сегодня праздничный? Что-то я календарь запамятовал. — Вот те календарь, а вот те праздник! Два венчания подряд!… Мало того, — младенцы как со всего города съехались, а никого не слышно. Вишь, как присмирели-то! И не шелохнётся даже ни один, мышками на руках притихли. А ты говоришь — календарь!… Значит так, отец родной, сегодня тебя никто дожидаться не будет, проверила. Так что иди себе восвояси, а то на тебе лица нет. — Что, так заметно? — А то незаметно-то! Ты ж не девка, румянами не пользуешься. Или уже пользуешься? — Матушка, вы знаете, у меня с юмором плохо. Ну, солдафон я необразованный. — У меня, отец родной, с юмором тоже неважно. А потому ври да не завирайся. Солдафон… Это малому своему скажешь. — Какому ещё малому! — А разве нет? Опять ошиблась… Так чего стоишь, — иди уж, а мы тут за тебя грех твой сегодняшний отмолим… Погоди, просфорочки возьми. — Спасибо, матушка… Почему три? — Сколько в руку попало, столько и взяла. — Помоги вам Господь, матушка. — Дверь затвори за собой, дует сегодня шибко.
— Минуточку–минуточку!… Маркиз, не путайся ты под ногами… Да что с тобой такое, лохматый… Сейчас открою!… — …Тоша, это мы. — Полина… Полина?!… Полюшко… родная моя… — Тоша… Не надо… при ребёнке… Дай вытру… Вот… Ты жив… Как я по тебе скучала, если бы ты знал… если бы знал… Господи помилуй… — Ты жива–здорова… глазам своим не верю… Всё, я в порядке. — Познакомься. — Сколько ему?… — Четырнадцатого августа четыре исполнится. День рождения теперь будете праздновать вместе. — Да ты что! Вот это подарок!… Тебя как зовут, моя радость? — Тоша. — Антон? — Тоша. — Меня тоже зовут Тоша. Вот наконец-то мы с тобой и встретились. — Дедушка–деда, я для тебя денюжку нашёл. Возьми, пожалуйста. — Что?… — …Тоша… Тош… всё хорошо?… — Теперь да. Лучше и быть не может.
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
Терминатор
— Здорово, парни… — Здорово, княже… Как ты? — Нормально. Вы-то как?... как добрались? — Ничего нового… Ты один? — Сам по себе… Что-то в тебе поменялось… только не пойму, что… — Вова, глаза разуй! — Ба!... Бороду сбрил. Ну ты, Герыч, дал! Не жалко было? — Да жарко у вас… — Усы не потеют?... Слушай, ты стал на местного похож. — На узбека? — Нет… в смысле… долго жил здесь… И загар не московский. — Вова, в тени сорок пять. Ты долго будешь нас мариновать? — Белый жигуль видишь? — Идём.
— …Как Умаров? — Умаров лучше всех. А вот Махмудов… — Ну-ка, ну-ка… — Засуетился наш татарин, сразу как Маркус уехал, так и пошло движение. — Как ты успеваешь? — Так ведь Забродин человечка дал, прямого контакта конечно нет, опасно, информация запаздывает. — Переписку ведёт? — Человек? — Махмудов, Вова! — Даже не сомневаюсь. Только не уследить, — местных велено не трогать. — Ладно, переживём. Чтобы ни произошло, — начнётся отсюда… Почему здесь? — Новый микрорайон, народ разный, много бывает приезжих. До Той-Тепе меньше двадцати минут. — Практично… Петь, Лёш, подтягивайтесь, повечеряем чем Бог послал…
— Ну что, Вова, нормально?... Ты здесь второй месяц, пообтёрся малость. — Не-а, не годится. От вас за версту Лубянкой несёт. — Кто бы говорил. — Не, Герыч, я не шучу. Тебя ещё можно проморгать, а мужиков на раз-два вычислят. Ты пойми, под местных рядиться бесполезно, делать вид, что баллы на горном туризме зарабатываете, тоже нельзя. Популярные маршруты на юго-востоке, Чаткальский заповедник никому кроме местных не интересен. А вы, повторяю, не местные. — Блять… чё делать… — Надо подумать… Съезжу на базар, вечером должен быть Умаров, послушаем, что скажет.
— …Керим-ака, ваше слово. — Прав капитан, вырядились как шпионы из плохого кино. «Чиво вам здес ищет!… чина не будыт, ухады здес…» — Очень смешно. — А ты как хотел?... Вот чего эти «стрекозы» напялили! — Нормальные очки, все так ходят. — В этом всё дело. Эх, майор, майор… Все, значит, на очки не обратят внимание, будут фиксировать другие мелочи. — Ах, вы про это… Где можно купить? — Нигде. Я достану… ещё… Кроме горных ботинок всё поменять, чем ярче и противоестественней будет экипировка, тем проще потом затеряться… Чему вас учили? — Да мы ж городские… — Задачу ставить надо правильно, «городские»… Капитан, нам бы съездить к приятелю одному, у него подберём очки… Заночую у внучки, не ждите… Когда в горы? — Тянуть не будем, до конца сентября надо закончить. — На Лысую в обход идите, через махалля вам нельзя. — Жаль… — Ахунбабаева могу взять на себя, но он не собака, на цепь не посадишь. — Понял, тащ генерал-лейтенант. — Герман… — Извините, Керим-ака. — Увидимся.
Терминатор-2
— Планшеты разобрали… дальномеры… Достали карту… — …Узнаю родимые места… — …Здесь я навернулся. — …Тихо вы… Отметили все броды, которые помните, потом сверим. — …Майор, вот здесь туристы пошли наверх. — Дай глянуть… Тоже отмечаем, вдруг пригодится. — Там шею свернуть можно. Мало было капитана? Хорошо, жив остался. А то бы… — Леший, помолчи… работаем с картой… С этого поворота держим дистанцию… Леший, какая должна быть дистанция? — На Памире держали пятнадцать тире тридцать в зависимости от угла подъёма. А там ещё плато… ты говорил. — Короткое, — тоже говорил… Ну… пятнадцать мало… Двадцать пять по прямой будет в самый раз. Критические точки отмечаем на картах, потом сверим. — Долго будем ходить? — До середины сентября маршрут надо пройти не меньше трёх раз, а лучше четыре. — Герыч, давай пять, чтоб мы сдохли наконец… проще пристрелить. — Старлей, надо будет — пристрелим. Tu m'as compris? — Началось в колхозе утро… Моя твоя не пониме. — Ça va… — А чё сова-то?.. сам ты сова… — Побурчи у меня ещё… — …Лёха, я те говорил — учи французский. — Слышь, Педруччо! Кто здесь птица-говорун? — …Прекратить… Случится что, — полковник шкуру снимет с вас… перочинным ножиком. — Ладно, четыре так четыре… Карты только эти? — Ты про что? — Ну… испачкаем, порвём, накосячим в записях. Всяко быват. — Не переживай, на нашу короткую жизнь хватит. — А чё короткую-то сразу! Я собираюсь жить долго и счастливо. — Профессия не располагает. — Петя, а я те говорил!... а ты мне «ка гэ бэ… ка гэ бэ…» — …Подеритесь ещё. — Шибко надо… передай дальномер… Ух ты… Что за модель? У нас таких не было. — Дарю. — Серьёзно что ли? — Идут под списание. — Класс! Спасибо, тащ майор, век помнить буду. — До конца сентября помни, потом забыть можешь. — Не, я злопамятный. Петь, слышал? — Слышал, слышал, больше четверти века тебя слушаю… Чай сделать? — Сделай… Герыч, я за лепёшками смотаюсь? — Куда! А чай? — Да тут базарчик рядом… бабка по полтиннику продаёт. — Хм… не перекупщица, значит… Давай, сходи… Князь, новое что есть? — По нолям. Ждём. — Значит, ждём…
Терминатор-3
— Керим-ака, мы уезжаем. — Когда ждать? — Через Князева, он остаётся. — Мне что прикажете делать? — Приказывать вам?... Моя б воля, давно бы переселил в безопасное место. — Только подозрение вызовет. — У кого! — Если бы знать, Герман, если бы… Оставим как есть. — Держитесь до последнего, тяните время сколько сможете. — Амир пока ничего не сообщал. — Ищет людей с профильной подготовкой. Дело-то не шуточное. — В любом случае до приезда Маркуса всё должно быть готово. — С нашей стороны точно. Успеет ли он? — При его связах… да и свои подтяну. — …Керим-ака, у нас на месте нет людей. Нужно две базы хранения. — Зачем две, Герман? — А чтоб никто не догадался… Шутка… На первую будем подвозить снаряжение, со второй будет забирать Махмудов. Не будем же с ним графики поставок согласовывать. — Я подумаю. — На вас надежда. — Тряхну стариной… Когда обратно? — Если протянете время, сразу после прибытия остальных членов группы. — Сколько их должно быть, кто знает… — А вы узнайте, Керим-ака, Махмудовы у вас на крючке. — Только Амир, брата решено не брать. — А этот… как его… Кучкаров? — Тоже. — Во даёт полковник… Значит, он, Маркус, Ким… Минимум пару человек ещё надо. — Хорошая мысль, майор… Пара человек его и ты. Как тебе?... — Идеально… а-а… ничего идеального нет… Не прощаемся. А вам с Князевым. — Не переживай, делай свою работу спокойно. — Я не переживаю, чего мне переживать…
— …Юрий Васильевич, к Махмудову гости. — Паш, Князев доложился. Что за гости, какие гости, откуда гости? Полковник открыл папку. — Василий Савушкин, сержант Вэ Дэ Вэ, снайпер, Омск… Казимир Войцеховский, сержант Вэ Дэ Вэ, сапёр-подрывник, Харьков… — Молодец, Махмудов! Уважаю. — Что с Индусом? — Запускаем… Зайцевых тоже, пусть дорабатывают тему. — Обоих-то зачем! — Много не мало… Одного для связи с Индусом, второго в помощь Князеву, он там ошалел, наверно, от одиночества. — Вряд ли. Молодой здоровый симпатичный мужик… — На службе, между прочим. — Ой, Юр, не надо… Когда это тебя останавливало… — Поговори ещё… интересное было время… Сколько времени на подготовку? — Индусу только загар подправить и можно выпускать в поле. — Ну что ж, Павел Петрович… Что зависело лично от нас — сделано всё. Осталось дождаться результата… Да, Паш, что с пропавшими бумагами? — Забудьте, тащ генерал, как не было. — Значица, не было. С Богом.
Мне бы услышать однажды: «Милый, — свежие фрукты и вино для утоления жажды».
— Здравствуй, Амир. — Здравствуй. Садись, пора ехать. — …Марат. — Антон… Амир, поговорим? — Не здесь… не сейчас. — Как скажешь.
— Вещи оставь в машине… Подожди… выпей вина. — Зачем? — Легче будет. — Может и будет… — …Вот здесь у входа стоял КамАЗ с работающим двигателем. Соня вышла из подъезда, и, чтобы не рисковать понапрасну, стала обходить его сзади… Водитель в это время садился в кабину с другой стороны, видеть её не мог… — Дальше. — Прости… Она… почти прошла… там осталось-то — полтора шага… В это время он резко дёрнулся и поехал назад. От удара… Соня потеряла сознание и упала… Потом… началось страшное… Сначала наехал на ноги, потом на тело, а потом… голова. Я не знаю, что она чувствовала, и чувствовала ли… никто ничего не слышал… Пока не вышла соседка и не начала кричать на весь квартал. — …Господи… Господи… Господи… за что… за что… неужели я хуже всех… ну почему её, Господи, это же я во всём виноват!… Возьми меня, Господи… — Антон… Ты не виноват. Никто не виноват. Это судьба. — Да зачем такая судьба! Мою судьбу похоронили в закрытом гробу!… — Всё, Антон, всё кончилось… — Она сдержала слово… Она любила меня до самой смерти… Боже мой… Водитель?… — Ищем. — Кто он? — Русский. — Ищи, Амир, найдите мне его… прошу… ради Сони… — Найдём, даю слово… Антон, вот ключи, поднимись в её… в вашу квартиру, — все там. — Кто? — Моя жена с сестрой, её мама, Регина Анатольевна, и Керим–ака. Иди. Вечером заеду с вещами. — Я не смогу там оставаться. — Значит, будешь жить у меня. — А Герда? — Видно будет. Сейчас не время для условностей. Решим на месте… Иди, тебя ждут.
— Это я. — Регина Анатольевна. — …Лейла. — Что вы хотите! Чтобы я вас утешил? Или вы меня утешать собрались? Зачем всё это?!… — Антон… — Керим–ака, не помогайте мне потерять к Вам уважение. — Речь не об этом… — Назовите причину, по которой я должен с вами говорить… Вы стоите передо мной живые и здоровые, а Сони нет! Я больше никогда её не увижу. Вы это понимаете?!… — Антон, прошу… — Что прошу? — Мы пришли в ваш дом… — Ах в наш! В мой, значит!… Прекрасно. Вон отсюда! Все! Сейчас!… — …Остановись, брат, ты пожалеешь потом о своих словах. — Лейла… Лейла?… ты сказала, — брат?!… — Оставьте нас, и не сердитесь. Нам нужно поговорить наедине.
— Сядь и успокойся. Я буду молчать, пока сам не начнёшь со мной разговаривать. — Я так до самой смерти могу просидеть… ох… Господи… — Поплачь, братик, поплачь, легче станет. Поверь, — я тоже наплакалась вволю. — А ты-то что? — Сонечка была мне самой близкой подругой. Да и мама моя… мне было десять лет, когда её убили. — Ты говоришь, — убили? А разве не оползень?! — Официальная версия. Мы никому не рассказываем, что случилось на самом деле. Даже Герда не знает. — А кто это мы, в таком случае! — Я, Керим–ака. Теперь ты.
— …Ты приходила ко мне в сновидениях… маленькой девочкой. — Правда?… когда? — В прошлом году. До того, как мы с Соней… прости… я… не могу в это поверить… Умом всё понимаю, а… Боже… — У нас много времени. — И что? — Вставай, пойдём на кладбище. — Я не могу. — Пойдёшь. Лучше сразу…
— Ты поверил, что я тебе сестра? — Да. Сам не понимаю, как получилось. — …Сильный человек был наш отец. Поэтому ты сразу меня узнал. И Соня это чувствовала. — А как ты?… — Я знала, что в Ленинграде где-то у меня старший брат. Но не надеялась увидеть. Да и не смогла бы сама. Твою фамилию… фамилию папы я узнала только после смерти Сони. — От кого? — Керим–ака. — Теперь всё сходится… Что ж, сестрёнка, пойдём, это мой крест… Вот скажи мне, зачем людям такой Бог, который отнимает у них самое дорогое! Как мне в Него верить! — Большой, а глупый… Нога не болит? — Я уже забыл, что такое боль… Если бы… — Пойдём. По дороге кое-что расскажу. — Я хочу знать всё. Кое-что меня уже не устраивает. — Остальное расскажет Керим–ака… Он долго ждал этого часа. — Керим–ака?… опять?!… Да что он за человек! — Он был близким другом папы. Потерпи, скоро всё узнаешь.
— …«София Викторовна Ицыкович. 19.01.1961 — 02.06.1985… От любящего и скорбящего мужа»… Кто?… — Амир, больше некому… За полгода постарел на десять лет. Держится благодаря Герде… Он Соню любил как сестру. — Зачем было врать… — Характер такой. Ничего прямо не говорит. — Эх, татарин… — Давай присядем… Поплачь, Тошенька, поплачь, братик. — …Спасибо… Пойдём потихоньку. — Ты как? — Пусто. Больно и пусто. — Надо жить… Если бы такое случилась с тобой, — Соня бы руки на себя наложила. А это неправильно. — Расскажи про отца.
— …Последний раз он приезжал в шестидесятом году. А в шестьдесят первом родилась я. Теперь понятно? — А как же моя мама? — Он любил её, но странной любовью. Жалел, что ли. — Подожди, моя мама умерла за год до этого. Спустя полгода отец женился во второй раз. — Вот как? Я не знала. Да это уже и не важно, его нет. Сколько лет назад? — В шестьдесят восьмом, вскоре после моего пятнадцатилетия. — Мама пережила на три года. Герде было пять, малышка ещё совсем. Она не плакала, — сразу не поняла даже, что мамы больше нет. — Я понимаю. Когда умерла моя мама, я тоже не плакал, совсем. Только молчал всё время. — Сейчас только не молчи, прошу тебя. И не оставайся один. Рядом с тобой должен кто-нибудь находиться. Могу пожить с тобой некоторое время, пока вы не уйдёте в горы. — Какие горы! — Антон, вы должны это сделать. — Лейла, о чём ты! — Наши родители познакомились на работе, в месте под названием «Экспедиция». Ты что-нибудь слышал об этом? — Да, немного. — Ну вот и хорошо… Ещё до твоего рождения мама вместе с твоим… с нашим отцом начали вывозить копии документов. Точнее, копии в основном делала мама, а вывозил отец. Как — одному Богу ведомо. Даже Керим–ака не знал, — на всякий случай. — А каким местом здесь Керим–ака!… — Он был начальником и другом нашего отца… Всё переплелось–позапуталось… Тебе расплетать. Отец уже ничем помочь не сможет. — А что я могу сделать один! — Во-первых, не один. У тебя есть друзья… — Одного уже нет. — Амир подыщет достойную замену. Да и не пошёл бы Бахрам в этот раз. У него сыновья, а риск очень велик. — У Амира жена. — Для Амира теперь это дело чести его семьи. — Ты веришь, что мы это остановим? — Вы сможете. У вас ещё есть Керим–ака. И лучше него помощника в этом деле вы не найдёте. Он там знает всё.
— Проходи, это твой дом, здесь всё, каждый уголок напоминает о тебе. Соня окружила тобой всю себя, чтобы не завыть от одиночества и тоски… без тебя. — Сестра, прошу, потерпи немного, не произноси её имени. — Хорошо, я тебя понимаю… Есть будешь? — Нет, кусок в горло не полезет. — Тогда я разбавлю вина. — Спасибо… А помнишь!… А, да, сон-то был мой. — Помню. Ты водил меня по Карельскому перешейку, показывал разные деревья, травы. А я рассказывала тебе про горы, какие они бывают высокие и красивые. Что ночное небо точь-в-точь как в сказке «Волшебная лампа Аладдина». Помнишь такой фильм? — Конечно! Я действительно не мог поверить, что небо может быть таким… сочным. — Ну вот видишь, сны бывают на двоих. — Да, почти… Налей мне ещё… Где будешь укладываться? — На полу. — Ложись в кровать, я не смогу в ней спать. Уж лучше устроюсь на полу. — Как скажешь брат, ты здесь хозяин. — Давай поговорим немного. — …Я никогда не забывала, что ты есть. Я не знала, как тебя найти, но верила, что когда-нибудь мы встретимся. Жаль, что встреча получилась нерадостная… Тоша… Дождь!… — Что?… — Небеса оплакивают нашу Сонечку. — Лейла, не рви мне сердце на части, прошу, сил же нет никаких!… — Прости, родной, прости… не хотела… вырвалось. — Я пойду на кухню, выпью вина. А ты спи. Если встанешь раньше меня, — не стесняйся. Проснусь — значит выспался. Договорились? — Хорошо, братец, я так и сделаю. — Спокойной ночи. — Спокойной ночи…
Кому невтерпёжь, могут получить полную версию по почте.
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
Репортёр 2
— …Бахрам Шакирович Кучкаров, тысяча девятьсот сорок четвёртого, женат, трое детей. Не служил… О нём вообще ничего существенного, обыкновенный хороший мужик, каких полно по всей стране. — Лицо интересное… — Жена у него просто красавица… вот, посмотри… — Даже на узбечку не похожа. — …Махмудов Дамир Сергеевич, одна тысяча девятьсот пятьдесят восьмого… Жена, дочь. Срочную проходил под началом — внимание — лучшего друга родного брата, Антона, — о нём позже, через год перевели в другую роту, причина пока неизвестна, да теперь уже и не важно. В запас уволен в восьмидесятом вслед за братом. Прапорщик. — Старший брюнет, младший блондин… странно… — Ну вот и добрались до твоего… земляка. Полюбуйся на молодца. — Мужик как мужик… — Антон Георгиевич Маркус. Тридцать один год… будет… Десять лет в армии, уволен в запас летом семьдесят девятого в звании майора… Герман, не спи, замёрзнешь! — Я думаю… Простите, Пал Петрович… Не понимаю, — как это десять лет?… майор?… тридцать один… Не срастается что-то. — Вот и у меня не срослось поначалу… Ориентировка на него пришла буквально на днях… Ну, давай-давай, посчитай хотя бы! — Пал Петрович, ну не в шестнадцать же служить начал, честное слово! У нас не царская армия. — То-то и оно, что в шестнадцать. Удивлён?… Смирись, просто смирись и думай, что нам с информацией делать… Да… женат, двое сыновей, в Ленинграде мать… отец… Отец покойный… В общем… был нашим сотрудником под прикрытием… до самой смерти… Портрет его в коридоре не висит… Знаешь… он просто умер… Не пуля, не нож… наша служба доконала… Как-то так… — Вы были с ним знакомы? — Нет, конечно… По Маркусу-старшему сведений пока мало, очень мало… тут какие-то странности есть… Надо разбираться. Не тебе конечно, майор, у тебя задача другая, нестандартная. — Что ещё, товарищ полковник? — Пока всё, увы… Распечатки карт в деле есть, изучишь… Дополнительные вводные потом, всё потом, мне пока самому непонятно, что сей сон значит. Однако времени мало, — у Маркуса на руках билет до Ташкента на… — полковник бросил взгляд на бумаги, — …на первое июня. Следовательно, твоя группа должна быть на месте… Не позже двадцать пятого мая… Ташкентские каналы все!… Заметь, — все тебе отдам. Напрямую обращаться нельзя. В стране чёрт-те что творится, — да ты и сам видишь… Сашу Евдокимова чуть не убили… придётся на пенсию отправлять. — Как… кто!… Он же… — Такой вот пошёл диссидент… с типографиями, с оружием… Полковник поднял палец вверх. — …Кто-то им помогает… Ну всё, майор, засиделись мы… Папку сдашь дежурному, он в курсе. И думай, Гера, думай, что их может связывать кроме географии и службы… Отцу привет, если увидишь. — Есть, товарищ полковник! Передам обязательно… Когда в гости? — Гера, иди уже… иди. Время — сейчас.
Оторжались по теме все, кому не лень. https://www.anekdot.ru/id/1392698/ Половина, конечно, мимо кассы, — нераздельное внимание, увы, не самая сильное качество большинства читателей.
Я уже рассказывал о своих отношениях с медициной. Весьма противоречивых, должен сказать. Последний случай всех злей.
Примерно четыре года назад совсем недолгое время на нашем участке была терапевт, Ядвига Вячеславовна С.. Впечатления о ней как о докторе могли быть и хуже, если бы она, к примеру, работала хирургом. Но пронесло. Молодая, чуть за 25, обалденной красоты девка. Был бы я лет на 30 моложе, отбил бы её от мужа за неделю. Наверно. В общем, пиздец какая красивая. Потом она ушла в декрет, и мне доложились, что по выходе на работу она сразу переводится в кардиологию. Якобы, невьебенного кардиологического таланта девочка. Ну и хуй с ней, мне у неё не лечиться. Думал я.
Два месяца назад прокатился пару раз до больнички с ветерком и со спецсигналами. Резко поставили на учёт. Наблюдался у завотделением. А тут она неожиданно уехала на какую-то плановую учёбу, и я решил, — а... была не была, заодно полюбуюсь на нашу красавицу писаную. Со сранья пораньше, строго по расписанию захожу в кабинет. Сидит какая-то мышь серая в очках с толстенными линзами. Ну, думаю, не туда попал? — Ядвига Вячеславовна?.. Посмотрела на меня. — Разрешите просочиться?
Приём получился долгий, больше получаса, "больной ни в какую не соглашался на погост" (шутка, если что). Короче, вышел просто охуевший. Не может человек так сильно измениться за четыре года. Не может! Я, сидя напротив неё нос к носу, не узнал в ней ничего. И это с моей почти феноменальной памятью на лица. А вот всё остальное совпало.
В этот раз я решил поступить вопреки здравому смыслу. Начал наводить справки о ротации кадров за последние пять лет. Если мне повезёт, и старый знакомый главврач не уволился, то в течение месяца, думаю, необходимые доки будут на руках. А дальше... Либо я круглый идиот и выживший из ума старый маразматик. Либо я иду в прокуратуру.
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
Репортёр 7
— …Майор? — Так точно, тащ полковник. — Встречаемся в кофейне на углу. Помнишь? — Так точно, на углу. — Сколько тебе надо времени? — Я в Королёве, если вы забыли… — Значит, два… два с половиной часа… Приедешь раньше — жди. Есть новые ориентировки. — Выезжаю.
— Герра, ты куда? — Служба, Пашкет. — Когда пестик дашь подержать? — Вечером приеду, поговорим… Ты маме про рыбалку говорил? — Да говорил… — Что-то невесёлый ты, брат. Что не так? — Да ну вас нафик с этой рыбалкой, говорит, весь дом рыбой провоняли. — Хм… странно… Ладно, решим. Всё, Пашкет, давай пять, я уехал. — Герра, ты приедешь? — Не зуди, сказал приеду, — значит, приеду.
— Ну, здравствуй, майор. — Здравия желаю, товарищ полковник. — На, держи. — Что там? — Немогутной стал, что ли? — …Маловато будет. — Зато от души. — Кто это? — Генерал Умаров, фото двадцатилетней давности, больше по нему ничего. — Так, а это что такое… — Сюрприз. Служил наш Кучкаров, ещё как служил. — Ещё один спецназовец? — Три года срочной, три сверхсрочной. Итого на выходе плюс один офицер. — Что за бардак у нас творится?... Нормальную ориентировку дать не могут. — Чем богаты, Герман. Хорошо хоть вот это и сегодня, а не через две недели или три месяца. — По группе изменений не предвидится? — Вас ни много, ни мало. Вас — в самый раз, Гера. Из вас четверых у тебя опыта меньше всех. — Ну да, звёзды с неба не хватаю. — Да при чём тут звёзды… Ты не на войну собрался, задачи другие. Держи ситуацию под контролем, и всё будет хорошо. — Вашими бы устами, тащ полковник, да спирт пить. — Не хами старшим. — Извините, тащ полковник. — Забыли… Вопросы есть? — Так точно, нет. — Да прекрати ты уже, надоел… Вылет в три утра, примерно в одиннадцать тридцать местного должны быть в Ташкенте. Там встретят. — Мы до выезда увидимся? — В понедельник вечером. Получите последние инструкции и контакты, как я говорил… Как Стас? — После дежурства, перед этим был операционный день. — Скажи, завтра ему… нет, послезавтра позвоню. — До свидания, Пал Петрович. — Да прощались уже. — Поторопились, наверно. — Может, оно и к лучшему.
— Пашкет, почему не спишь? Девять часов уже скоро! — Не хочу что-то… — Через не хочу. Завтра вставать в четыре утра. — На рыбалку?... А мама?... — И маму возьмём, и папу возьмём. Спи давай, а то передумаю. — Герра, а ты надолго уезжаешь? — Ну всё, Пашкет, ты меня достал. — Прости, Герра, я больше не буду. — Всё, спи, пойду с мамой договариваться.
— С прибытием, товарищи офицеры. Прошу по машинам. Багаж привезут сразу по получении примерно через час. — Нет, багаж поедет с нами. — Не доверяешь, майор? — Не люблю расставаться с любимыми вещами. — Как скажешь… Ребята, покурите, у нас минут сорок в запасе. — …Кто-то говорил про час. Я не ослышался. — Ну извини, извини. Работа. «Господи ты Боже мой… если у них все кадры такие… помощники…»
-Р8-
— Вот и вышли на тропу войны. — Типун те на язык, Вова, лучше под ноги смотри. — Ты тоже метки ищи. — Да куда денутся с этой тропы… Наверх пути нет, только вперёд. — О, что нашёл… А где остальные? — Кто? — Буквы. — Где? — Да вот, Лёха накарябал. — …Хорошо постарался. Какие буквы ищешь? — Ну вот же буква ха, остальных нету. — Окстись, Вова, это крест. Везде тебе буквы мерещатся… — Пошутить нельзя. — Дурак ты, Вова, и шутки у тебя дурацкие. — Чё такой серьёзный сегодня? — Думаю… — А-а… я думал, ногу натёр… Я присел на валун и расхохотался. — Не смеши, Князь, береги мои силы. — Наконец-то… Перекур? — Доставай свой «Лигерос». — Плохо не будет? — Не жадничай… Пятнадцать минут посидим. — Я лучше прилягу… «Притомилась-притомилась, притоми-илась я…» Ах, как хорошо… А ничего в горах. Да, Герыч?... Не то, что в вашем Эрмитаже, присесть негде, не то что полежать. — Помолчал бы пять минут, а? — Говорил пятнадцать… — Ты сможешь молчать пятнадцать минут? — Да легко. — Засекаю время.
— Князь… — Что? — Тихо… кто-то идёт. — Леший крадётся… Старлей, мы тебя слышим! — …Щас… отдышусь… — Зачем вернулся? — А всё. — Что всё? — Туристы затихарились, дальше хода нет. — Пётр? — Барбоса контролировать пытается. Как бы не подвёл нас друг человека. — В смысле? — Носится туда-сюда, как будто вечный двигатель в заднице. — Привёл бы сюда. — Не идёт, гад. Может его того, а?... — Далеко отсюда? — Петька-то? Да не… метров двести… пятьдесят, наверно. — А эти? — Ещё примерно столько, может, чуть больше… Да, больше. В прямой видимости нет. — Так, Лёша, попей водички и дуй за братом. Есть идея.
— На часах семнадцать тридцать, в запасе у нас… меньше трёх часов. Туристы застряли. Почему? — Выдвигался я… Немного! Сидят как вкопанные. — Ну, что думаешь, Пётр? — Дальше не пойдут. — Значит, пришли… Куда пришли? Там же нихрена нет! — Выходит, есть. — Петь, барбос, значит, к тебе прилип? — Что-то вроде того. — Вроде Володи… Князь?... — Не убивать же его… Пусть уходит. — Старлей, мысль понял? — Понял, тащ майор. Разрешите выполнять? — В Той-Тепе сделаешь пересадку, сообщишь отчиму. — А вы? — Старлей, сейчас это сильно не твоя задача. Вперёд. — Есть вперёд, тащ майор.
Не нравилась мне эта идея, но хоть что-то… — Капитан, готов?... Старлей, замыкающий. — Тащ майор, может мне впереди? Я полегче, быстрей… — Лёша, мне… нам быстрей не надо, до брода и на тот берег. — Ох, боюсь я… — Лёш, на сколько метров тропу видишь? — Ну… метров на пятнадцать-двадцать. — Вот именно. Они тоже. Думаешь, будут по другому берегу шарить?... — А вдруг они завтра дальше? — Вот завтра и посмотрим, что будет, дальше или ближе.
Князев протянул бинокль. — Герыч, глянь, какой обзор… Любо-дорого посмотреть. — Не ожидал. Идея-то хорошая оказалась… Что-что?... Жамерли оба… — Они? — Не шпешат. — Выходит, вожвращаютша. Пойдём жа ними? — А шмышл, Вова!... Убедимша, что уходят, и вперёд. Шибко любопытштвую я, от чего они так быштро швалили. А пока шпать. — Жрать охота… — Княж, не умрёшь, на вот, мяшча пожуй. — Пирожков бы тёщиных… — Да шиди уже…
— Проспали! Проспали, сука!... Ну как же так… Уволю нахер всех! — Командир, не ори, и так тошно. — Старлей, времени нет, сухпай в дорогу и за ними. — Понял. — А мы дальше… Ждите нас в Ташкенте… Капитан, за Родину, на мины!
Глава третья — В расстановке приоритетов важно наличие цели. Потом выбираем соответствующие ей средства. Которые — опять же, до определённого уровня — сами по себе являются целью. — Антон Георгиевич, вы меня, ненароком, не путаете? — Нет, Сан Саныч, путаницы никакой. Вот к примеру… э-э… У тебя дача есть? — Нету. — За грибами, на рыбалку ездишь? — При наличии свободного времени. — Каким способом? — Колёса есть. Ведро с гайками, пока служит. — Теперь представь себе какого-нибудь безлошадного. Машину купить — цель, права купить, в смысле получить — цель. Когда всё пройдено, — они всего лишь средства. — Ясненько–понятненько… А не бывает так, что человек выбрал цель, достойную — кроме шуток, потом раз! — а это средство! — Бывает–бывает, ещё как бывает. И чтоб не плутать с фонарём да при ясном свете, надо книжки читать правильные, а не только те, что нравятся. — Посоветуйте что-нибудь на бедность души моей… и образования. — Всяких нахалюг видел, сам нахалом был… Но что б вот так!… Чему на журфаке учат?… — Увы нам, Антон Георгиевич, этому тоже. — Не юли, не тётка в тёмной комнате. Знаешь ведь, к кому пришёл. — Вопрос религии снова ребром, и никуда от этого не деться. — Благословен Господь, если даже ты соглашаешься!… Ну, чего мне в рот смотришь — начинай. — Я записываю. — Религиозность свою развивать начинай, Александр! — Как?!… — Опять двадцать пять… Да за какие грехи на мою голову это наказание свалилось!… Как узнал — так и начинай. — Что узнал?!… Вы меня пугаете уже, чесслово. — Про религиозность, вот что, дурья твоя башка… Господи помилуй… — Так кто же про неё не знает! — Ты не погорячился, случаем, Ляксандра?… Все… Как же!… размечтался… Я вот только после сорока узнал. Значит, у тебя фора передо мной лет пять, не меньше. Усёк, Санёк?… О!… Глазки замерли, пошёл мыслительный процесс. А что ты думал! Так всю жизнь на журналистской корочке и подъедаться? Э-э, друг сердечный, не угадал. Потому что тут оказался я. — Это что же, — прилип я, выходит? — Ум наличествует, приятно глазу. На каком основании вывод сей сделан? — Так вроде как… если я знаю, то мне нельзя как будто не знаю. — Ты тут подумай ещё самую малость, а я поставлю чайку да гляну, чего там собак кошачий сын под сурдинку задумал. Повадился, паразит, лаврушку моего обдирать. А мне за лаврушку обидно, мне его из Греции в подарок привезли… Тьфу на меня, совсем башка прохудилась! Я ж тебе книжку при-готовил в качестве примера для плагиата. «Моя жизнь во Хри-сте» называется.
— …Когда был маленький, рос совершенно домашним ребёнком. Даже в детский сад не ходил. Мама не работала, болела сильно, всегда был под присмотром. — Тош, что-то не понимаю. Она вылечилась, да? — Долгая история… И вот представляешь, Лён, у отца выпадает отпуск на середину июня, и мы всей семьёй отправляемся на его родину, ещё бабушка его была жива! Представляешь?… Восемьдесят четыре года! — Здорово… А я бабушек своих не видела, только по фотографиям. Все в войну… — Там у меня… со мной произошло нечто странное… — А вот и не удивил. Ты сам у меня странный. — Подожди, сейчас расскажу. — Тош, зябко что-то. Обнял бы, что ли. Чурбан бесчувственный. — Ле-на, не сердись, моя радость. — Антон!… Не отвлекайся на всякую ерунду. Рассказывай. — Отец с мужиками отправился на рыбалку. Меня с собой прихватили. Рыбы, конечно, не наловили, — так, кошаков подразнить, зато водочки попили. Расположились на берегу речки, удобно так, всем хорошо. — Ты тоже пил?! Так и знала!… Шучу. — …Я напросился покупаться, — речка мелкая, берега по-логие. А там омут. Я туда бульк — и нет меня. — Ты что, утопленник?… Мама дорогая… — Не пугайся, живой. Доказательства нужны? — Не сейчас, позже. — И вдруг я над водой! Причём высоко так. Хорошо видно, как дядьки местными деликатесами отца потчуют. Хочу им крикнуть, что пора дорогую рыбку из омута вынимать, — а они не слышат. — Подожди, на самом деле? — Правда. Как во сне бывает… Потом мужики как подскочили и давай меня искать. И сразу почти бросились шарить по дну. А потом я очнулся на берегу. — Чтобы я без тебя делала… — Такая вот история… Ещё помню, как отец сказал, что если бы не нашли, то ему лучше уж самому в этом омуте утопиться. Иначе Таська его прибьёт до смерти. — Какая Таська? — Моя мама. — Антон, ты со мной так не шути. Ты точно Антон? — Точней не бывает. — А Таська… Тася?… твоя мама?!… — Первая папина жена. — Выходит, что Тася тебя Алевтине Сергеевне с рук на руки передала… — Выходит, что так. — Всегда знала, что в тебе больше, чем я вижу… Проводи, поздно уже. Мама будет волноваться. — Моя тоже… Пойдём.
— Антон!… Антон!… Алевтина Сергеевна!… Антон!… Да проснись же!… Анто-он… — Лена, что стряслось! Мама?!… — Алевтиночка Сергевна, Тош дома? — Дома. Проходи, доченька. Сейчас позову… Антон, Лена пришла!… — Лена?… Что случилось? — Юра… Юрочка на-аш… Нет больше Юрочки… — Как нет! Я же… Постой, он с родителями… — Лодка перевернулась, а Юра плавать не умел… до сих пор ищут… Антон… Тоша… Что с тобой… Тош, посмотри на меня… Тошенька, миленький… Скажи хоть что-нибудь!… Ну, пожалуйста!… — …Лена, присядь, выпей водички. Он мужик, отойдёт… Молочка хочешь? — Нет, спасибо. — Мама знает, что ты у нас? — Она меня к вам послала, как только нам позвонили. — …Мама… Лена… Я пойду в комнату. Мне надо побыть одному. — Тоша… — …Лена, оставь, так будет лучше. Пойдём-ка, невестушко, во дворе на скамеечке… сядем рядком, да поговорим ладком.
— Как учёба после двух месяцев? — Тяжеловато. — Потому что самый младший? — Есть маленько. Но там все разные. И после армии есть. Дело в другом… — Может в другой? — Ну что тебя на глупости тянет! Разозлить хочешь? — Пошутить уже нельзя. — Знаешь, один знакомый как-то сказал, — как корабль назовёшь, так он и поплывёт. — Ну прости-и… — Зря ты отказалась поступать. Мне было бы легче. — А может и не зря. Вот если поженимся… два выпускника Мухинского — это хорошо или слишком? — Если?… ты засомневалась? — Ну, мало ли … Вдруг какая-нибудь живописица… — Алёна, прекрати. — А что-нибудь ещё? — С рисунком как в школе были проблемы — так никуда и не подевались. Постоянно нарываюсь на неприятности. Только бы к сессии выйти без хвостов. — Так плохо? — Лён, другой уровень требований. И отношения… В школе мы были под контролем, а здесь полная самостоятельность. Хочешь учиться — учись. Не хочешь — не учись. Но экзамены никто не отменяет. Вот так. — Ой… Тош… что там происходит… — Да компания веселится. — Тоша, по-моему, это не веселье. Она явно с ними не знакома. — Что ты предлагаешь? — Я?… что я могу предложить! Это ты у меня боксёр. — Жди здесь и никуда не уходи.
— Так… Руки, значит, распускаем… Надо же! Всего шестнадцать, а как он их разукрасил! Боксёр?… Я тебя спрашиваю, щенок, боксёр что ли?! — Занимался немного. — Нихрена себе, немного! Челюсть рассыпалась — это по-твоему немного? — Простой удар, апперкот называется. Могу показать. — Я сейчас такой апперкот покажу, что из тебя антрекот получится. Понял, молокосос? — Понял. — Чего полез? — Гуляли с одноклассницей, увидели, что двое пьяных пристают к девушке. Решил вступиться. — А девушка тебя просила вступаться? — Они нас не видели. Мы шли по теневой стороне. — Крались что ли? — Просто гуляли. Она живёт неподалеку, на Шевченко. — Кто живёт, девушка? — Моя одноклассница. — …Василич, зайди на минутку, дело есть.
— Что там у тебя… Не видишь, — занят я. — Вижу я, чем занят… Документы внимательно смотрел? — Ну, смотрел. А что? — Спрашиваю ещё раз. Повторить? — Чего рычишь… Ну, Маркус, Антон… Георгиевич… Иван, думаешь, — это Жоркин сын? — А чего думать! На парня глянь — вылитый отец. — Вот ситуёвина… что делать будем? — Не знаю… Нам его по протоколу сдали, потерпевшие в больнице, оба. Парню светит срок. И не дай Бог, если один из этих уродов останется инвалидом. Да по минималке даже — от года! Это судимость, клеймо на всю жизнь и прощай учёба. — Иван, Иван, не гони, не успеваю… Что предлагаешь? — Я предлагаю… Нет, приказываю, чтоб через тридцать… пятнадцать минут Аля была здесь. Будем решать, пока дело далеко не зашло. Это моя «земля», что-нибудь придумаем.
— Антон Георгиевич, вы давно один? — С девяносто пятого. Фактически больше. — Не позавидуешь… — Где ты был… — Диплом защищал. — А-а, да… Тебе сколько лет? — Тридцать шесть скоро. — Молодой ещё… Как семья? — Как у всех. Ругаемся, миримся, дочку воспитываем. — Большая? — Одиннадцать скоро. — Как моей Полинке было… Поговорим о главном. — Минуточку… диктофон… — Тебя интересуют факты… факты моей биографии. Но ведь равно переврёшь, сделаешь по-своему. — Не для протокола. — Тогда зачем? — Смотрю, как вы ходите, говорите, улыбаетесь, гневаетесь… Вас даже сыграть трудно, а придумать невозможно. — Ишь ты, выдумщик выискался. Почему я? — Архитектор знакомый подсказал. — Не Хохлов случайно? — Врать не буду. — Вот чучело гороховое… Так писал бы с него! Это ж кладезь для сюжетов. — Да-а, есть в нём что-то такое. — Знаешь, как он чудил, когда в Инженерно-строительном учился!… Жил в общежитии. Однажды засиделись в гостях у знакомых девчонок и ночью попёрлись через полгорода. В общежитие не пускают — два часа ночи. Так они с приятелем на седьмой этаж по лоджиям забрались. Да ещё магнитофон с собой тащили! — Это Олег рассказал? — Его дружок. Говорил, что с Хохловым он больше никуда, ни ногой. Только в разведку… Эпопея в Австрии, куда уехал по частному приглашению с десятью долларами в кармане, а вернулся на машине и купил квартиру в центре города. — Украл?!… — Заработал! У него же руки золотые… Короче, надоело Олежке на хозяйских харчах бездельничать, поинтересовался, — нельзя ли подработать? Австрияк подсуетился, и Хохлов устроен был чернорабочим за сотню марок в день. Через два дня подошёл к бригадиру и сказал, что лепку делают неправильно. У того глаза на лоб, — покажи, мол, как надо. Олег показал. Тут же перевели в штат — триста марок в день. Потом ещё какую-то рацуху внёс, потом ещё. Сделали бригадиром — шестьсот марок в день. Дальше — больше… Прорабу надоело смотреть, как дышат в затылок, он перетёр, видимо, с руководством, и те сосватали Хохлова богатому итальянцу, строить виллу. Там он, конечно, тоже отличился… Жена уже потеряла его окончательно — с маленьким сыном на руках, без денег. И тут Фигаро! Картина маслом… Но про Италию почему-то рассказывает мало. Сдаётся мне, что хозяин виллы была не очень старая. — Ну, Хохол попал! Я теперь с него с живого не слезу, — всё выложит. — Имей в виду, — меня сдашь!… — я тебе памятник при жизни сделаю. Прям тёпленьким в него и закатаю. Понял? — Легко! Уж мне соврать — как два байта отослать! — Алексашкин!… про байты! Ты же в компьютерах дока! Помоги, друг сердечный, пропадаю. — Чем смогу. — Попросили над текстами поработать, купил ноутбук. И надо церковно–славянские шрифты установить, целых семь штук. А что с ними делать — ума не приложу. Я ж в этой бесовской технике… — Ноут старый? — Что?… — Ноутбук, я спрашиваю, новый или старый? — Не совсем, но всё вычищено. А что такое ось? — Операционнка. — Вот как… Там какой-то зверь сидит, — так сказали! — Антон Георгиевич, мне чайку — и будут Вам шрифты.
— …А про самое главное не начинали. — Главное семья, журналистика и… и друзья. — Будя врать-то! Семья… Кто тебе намедни звонил, не тётка? Сю–сю да сю–сю! Тьфу на тебя… — Это по работе. — Работа… Отлыниваешь как только можно. Уж я-то знаю вашу братию. Ну, и друзья… У тебя есть хоть один, кого ни разу не обманул, кому скажешь всё, о чём спросит?… Видимо, ответ отрицательный… Главное начинается не с этого, а с экологии. — Вот переходы… — А ты что думал!… Саш, а ведь правда… Про одну экологию знаешь — тут я не спец. Окурки, правда, не разбрасываю, собак мой кошачьего рода где попало не гадит, ну и так далее… Есть экология души — тебе знакомо, но ещё не близко. — Откуда такая уверенность? — Женщины. Довольно? — А что, — есть ещё что-то? — У меня всегда есть для того, кто слушает… Сколько минут в день с дочерью проводишь? — Девочка же! Пусть мать занимается. — Чушь собачья и хрень кошачья. Воспитанием должен заниматься отец. А мама — холить да лелеять. Задумайся, пока не поздно. Я вот со своими промахнулся. Подсказать было некому, а сам, видать, умишком не вышел. — Что ж вы так самокритично! — …И последнее — экология духа. — А это что такое? — Если коротко — расстановка приоритетов. — У меня они расставлены. — Ой ли? А ты не переставляешь их каждый божий день? — Бывает. — Да ладно тебе, не прибедняйся, все так делают. И причина, кажется, уважительная — нас так учили… Был фильм по сказке Шварца, «Убить дракона». В финале есть шикарная сцена: «Нас так учили… нас так учили… — Всех так учили. Только почему же ты, скотина, был первым учеником!» Примерно так… Может не дословно… Когда я делал первые шаги вокруг да около школьной парты, отцу было не до меня, — зарабатывал деньги, правда не все до дома доходили. Но это уже другая тема. Однако мама совершала удивительно мудрые по-женски поступки. За это буду благодарен ей до самой смерти…
— Вы, простите, чья будете? — Я насчёт Антона. — Минуточку… Вы родственница? В графе «мать» прочерк. — Наверно ошиблись… Алевтина, Алевтина Сергеевна… Маркус… Так что с Антоном? — С Антоном хорошо. То есть… нам с ним не очень. — Что случилось! Я ничего не знаю. — Ваш муж ничего не говорил?… Понимаете, ему нечего делать в классе. — Не понимаю. — Ему скучно. И если в письме у него есть кое-какие проблемы, — решаемые проблемы, не пугайтесь, то во всём остальном… Как сказать… Я всё время должна придумывать, чем его занять. А мне с классом надо работать. — Он вам мешает? — Нет, что вы! На редкость спокойный и покладистый ребёнок! Ему нужна другая нагрузка, — по способностям. Или по его знаниям, — я не успела разобраться. Как вы отнесётесь к предложению перевести его во второй класс? — Как это, прямо сейчас? — Чем раньше, — тем лучше. Для Антоши будет лучше. — Сколько у нас времени? — Могу дать неделю. Позже потеряется смысл в переводе… Я говорила с директором, с учителями. Все поддержали… Если он год у меня пробездельничает, то можем просто мальчика потерять. Жаль будет. — Я подумаю до завтра. Можно?… Спасибо вам. До свидания. — До свидания.
— Мам, ну что ты… Я не маленький… Смотрят же все… — Смотрят… Ишь, стеснительный какой стал. И в кого ты такой… — В тебя, мамань, в кого же ещё. — Проверь ещё, — ничего не забыли? — Ну мам, ну сколько можно проверять! — Тихо у меня! На мать голос повышать. — Прости, мам, я не нарочно. — Бумажку не потерял? — Спрятал в самый дальний угол. — На всякий случай повторю ещё раз: восемнадцатый до метро. Потом до «Елизаровской»… Ну, с Богом, скульптор мой ненаглядный.
— Тоха, ты посмотри, — какая живописица к нам поступила! — Способная. — Чего это она способная! А мы тогда с тобой какие, — неспособные что ли? — Не знаю… Я три года здесь отучился, ты пять. А её сразу в девятый взяли. — Да плевать, я не про это… Какая девчонка!… — Иди, знакомься. — А ты? — Юр, я не пойду. Опозориться ещё не хватало в нашем классе. Съедят. — Не съедят, остерегутся… Антоша, как ты относишься к эскимо? — Батончики нравятся больше. — На батончик не хватит… Ну, Антош, ну пожалуйста, ну пойдём… — Вот прилип как банный лист к заднице. Хочется — иди. — Боязно. — Эх, Юрка, а ещё друг называется. И вот как с таким в разведку идти!…
— Привет. — Привет. Виделись уже, кажется. — Да это я так просто… Проводи, пожалуйста, мне одной страшно. — А Юрка куда подевался? — Да ну его, надоел. — Лен, неудобно, всё-таки друг. — Тогда пойду одна. Только имей в виду: если со мной что случится — ты будешь во всём виноват. — Так уж и во всём… — Портфель возьми… Не волнуйся, пустой. Я всё в классе оставила, тебя пожалела. — Не надо меня жалеть. Сам могу. — Видела уже, как ты кулаками жалеешь. — Далеко идти? — Если понравится — можно дальше. — Ну честно!… — На Среднем, рядом с трамвайной остановкой. — Здорово! Мне туда и надо. — Я знаю. Я про тебя, милый мой, всё знаю… Ой!… Покраснел!… Как здорово… — Ленка, не говори так больше. — Захочу и буду. Кто запретит, ты? — Мне завтра Юрке в глаза смотреть. — Мы ничего не скажем… пока не скажем. А там посмотрим… Ну, беги уж, твой трамваище подъезжает… Тош–Тоша!… — Что?! — Портфельчик оставь. А то придётся маме сказать, что его жених мой на память украл.
Возможности формата, как известно, ограничены по самое благодарю, это факт. Поэтому... В общем, кому надоела интрига "блять... дальше-то что будет...", легко и просто могут получить на почту весь роман в PDF-формате. Моя почта в профиле указана. Вуа ля.
Начало https://www.anekdot.ru/id/1360991/
Чаткальский хребет
— Самоё тяжёлое позади. Завтра со свежими силами за четыре–пять часов будем в долине. Оттуда до трассы меньше часа. — Полтора. — Что? — Вымотались. Посмотри на Амбу. — Антон, ты как? — Жив. Но не очень. — Думай о чём-нибудь хорошем. — Только о ней и думаю… — Отдохни, ребята управятся. Всё-таки опыта у них больше. — Неудобно как-то. — Не пори чушь, одна команда. — Молчу. — …Брат, подтягивайся к огоньку… Спирт наливать? — Теперь можно… Ну что, отряд, за удачу! — Не чокаемся. — Боб, ты как? Пару часов отстоять сможешь? — Тоже видел? — Шатун какой-то безмозглый. Не хотелось бы убивать. Однако ужином тоже быть не с руки. — Спи, командир. Через два часа сменишь.
— Всем стоять!… Командир, посмотри. — …Что тут… та-ак… Какие же тупые… Так наследить. — Вопрос, — если это они, то где наследили мы? — Где угодно. Мы исходили из того, что нас не ждут. — Но как! — СБ сработала. Наверно периферийное патрулирование у них всё-таки есть. Но мы его не обнаружили. Расслабились. — Значит, там кто-то похитрей нас. — Ничего это не значит. Просто оказались более предусмотрительными, чем думали мы. Надо их обыграть. — Мы даже не знаем, против кого играем. — Знаем, знаем… Амба, подь сюда. След видишь? — И не один. — Что ты сказал? — Посмотри дальше. Почти не прятались. Шли напролом. — Есть соображения? — Полно. — Мы слушаем. — Смотри сюда… Пройти вдоль сая не можем по определению. Либо забираться вверх и рисковать своими головами, либо переправы. Переправы все пересчитаны. Нас могут ждать на переправах, на подъёмах… Даже не так. На переправах ждут растяжки. На подъёмах стрелки. Замешкаемся на разминировании — становимся мишенью. Лезем вверх — тут мы вообще беспомощны как щенки. Мой вариант — тысячу назад и далее по хребту. — Опять… — Дамир, у тебя дочка. Не забыл? — …Амба, а почему нас тёпленькими не взяли, как думаешь? — Думаю, что команда из внешней службы. — Тогда как оказались перед нами? — Вот поэтому так и думаю. Скорей всего команда не одна. Ждут на возможных путях отхода. По два–три человека, оружие с оптикой, уверены в себе. Но не знают наших возможностей. — А какие возможности при таком раскладе! — Повторяю, — хребет. Другого выхода не вижу… Командир, кто из вас проходил Чаткал? — Только я, лет двадцать назад. Ты хоть понимаешь?… — Самое главное, что ты понимаешь. Что не зря сюда пришли. И ещё… Я с тобой согласен, — мы вернёмся. Это надо остановить. — Пятнадцать минут! — Покурим? — А стоит? Посмотри наверх. — Пожалуй ты прав. Покурю перед сном. — Вместе покурим.
— Эх, жаль, не знаем, где сидят. Послать бы гостинцев сверху. Даже испугаться бы не успели. — Гусей дразнить… Не исключено, что это перестраховка. Там наследили, так хоть уйдём по-джентльменски. — Представляю их рожи. — В следующий раз умнее будем. — Прийти-то придём. А дальше? Один хрен отходы перекроют. Это ещё винтокрылых не было. — Есть идея. Вернёмся домой, — расскажу. Проще пареной репы. — Вот что значит Амба! Поверю на слово. — Не пожалеешь… Давай спать. — Холод собачий. — Первый раз в жизни на такой высоте спать придётся. — Амба, харчи на исходе. Воды по поллитра. — Командир, вечером будем в посёлке, не пропадём. — Ладно, спи.
— Братик, я так волновались. — Что ты, сестрёнка! У меня всё хорошо. — Тебя искали плохие люди. Меня спрашивали. — А при чём здесь ты! — Мама просила о тебе позаботиться. — У тебя хорошая мама, добрая. — Мы её очень любим. — Кто это мы? — Мы это мы… Ты дойдёшь, Тошенька, только не заблудись в своём лесу. Я буду по тебе скучать. — Лейла… Лейла!… Лейла-а…
— Сколько до долины? — В таком темпе не больше часа. Переправа, и минут сорок до посёлка. — Амба, ты гений. — …Не перехвалите. Ему ещё от Соньки нагоняй получать. — За что? — За то, что заставил волноваться. — Осторожно… Амба, держись!… Дамир… — Сейчас кину… Антон, лови. — Всё нормально, закрепился… Блин, как же я так… — Сейчас второй конец дам, всё под контролем. — …Баха, ты чего?… — Антон, берегись! — Да что ж вы!… Ну, всё, дождались гостинца от Чаткала… — Амба, ты как? — Хреново Амбе. Нога… — Что с ногой? — Похоже на перелом. — Я спускаюсь… — Лучше Дамир, он легче и пожилистей тебя. — Ты ещё дразниться вздумал? — Делай, что говорю, полковник. Вспомни, как тебе в семьдесят пятом руку разбило. — Дамир, давай вниз, на тебя надежда. — …Амир, бросай третий конец, станок вытащишь. — Держи, Антон. — Спасибо… Сейчас перехвачу альпеншток… Порядок… Страховка… Амир, я готов к транспорту. — Так, мужики, напряглись… И потихонечку рыбку вынимаем дорогую. — Про Дамира не забудьте. — Брат, ты как? — Тяните. — …Так, что тут у нас? — У вас проблема. Проблему зовут Амба. — Заткнись. Силком сюда никого не тащили… Сейчас будет больно. — …О, ё-о!… — Всё ясно. Мужики, нужен материал для шины. Смещения нет, — уже хорошо. — И что вы будете со мной делать? — Антон, амба только правой ноге. Дотащим до посёлка как миленького. — А потом? — Завтра утром Баха приедет за тобой на машине. — Давайте, доктора, шинуйте мою ногу. — Сделаем как новенькую… Мне амба… — А у тебя что случилось! — Сонька сожрёт… живьём… без соли. — Умора!… — Чего ржёшь, сволочь! Я же не при делах! — Расскажи ей. — Антон, ну ты ведь подтвердишь, что я не виноват, а? — Степень подтверждения будет прямо пропорциональна степени моего вознаграждения. — Вымогатель… Ладно, не обижу. — Спасибо, брат. — Да какой ты брат! Я правоверный, ты нехристь. — Вот возьму, да покрещусь. — Покрестишься — тогда и говорить будем… Брат… Скажет тоже.
— Бабушка, в посёлке есть какой-нибудь целитель? — В конце улицы… Что с ним? — Нога сломана. — Идите, идите, он поможет… Да не туда, в другую сторону. Керим–ака зовут. — Спасибо, бабушка. — …Последние сто метров… Как ты достал, Амба, со своей ластой… — Терпи, брат, терпи. — Ещё раз братом назовёшь, — брошу посреди дороги. — А я Соне пожалуюсь. — Вот сволочь питерская. — А ты сволочь татарская. — Свалился на мою голову. — Свалился на мою ногу. — Заткнись. — Сам… Ну, вот и пришли. — Кто пришёл, а кто приехал…
— Хозяин, есть кто дома? — Чем помочь, путники дорогие? — Наш товарищ сломал ногу. Вы могли бы приютить его до утра? Мы приедем на машине и заберём… Керим–ака, мы отблагодарим. — Несите во двор… Осторожно… снимите обувь… Доченька, принеси воду! — Мы сами… — Сейчас напою вас чаем. — Нам срочно нужно в Ангрен, на ташкентский автобус. — Ничего страшного, успеете… На шоссе найдёте попутную машину, домчит вас до Ангрена быстрей ветра. — Отец, где можно совершить омовение? Мы вторые сутки источников не видели. А на переправе останавливаться не стали из-за Амбы… Антона. — Значит, его зовут Антон… Герда, доченька, познакомься с гостем. Антон… Судя по опухоли, докторов среди вас нет. — Какие мы доктора… Камень сорвался, перебило кость. — Если осколков нет, — через две недели сможет прилично ходить. А через месяц и танцевать. — …Танцев мне не хватает, ну просто капец как не хватает. — …Амба, с тобой не разговаривают. — Да уж, пользуетесь моей беспомощностью. — Керим–ака, у вашей дочки редкое имя для узбечки. — Внученька она мне. Узбечка наполовину, — мама была русская. — Была? — Погибла в горах, — попала в оползень. Тринадцать лет уже прошло. — Жаль… Такая девушка, без мамы… — Пережили уж, старшая сестра замуж вышла за хорошего человека. Иногда в гости приезжает. Может, вы знаете? Она в Андижане живёт. — Мы из Чирчика. Антон из Ленинграда. — То-то смотрю, — на местного не похож. — Отец, помогите, хороший человек, клянусь Аллахом! — Не клянись. Я вижу… Пусть хороший человек поспит, а мы с вами к дастархану … Доченька, налей дорогим гостям чая.
— Ну что же ты, братец, зачем сестрёнку заставил плакать!… — Лейла, я не виноват, никто не виноват. Чаткал рассердился. — Антошенька, теперь всё будет хорошо, можешь спать спокойно. — Спасибо, сестричка… Ты уже уходишь? — Мне пора, братец. — Мы ещё увидимся? — Возможно. — Куда ты торопишься! — Мне замуж пора. — Разве маленькие девочки выходят замуж? — Ты за меня не волнуйся, меня ждёт муж и маленькая дочка. Прощай.
— Так ты Антон, значит… — Антон… Маркус. — Я знаю. Ты сын Георгия и Таисии. Твоя мама умерла двадцать четыре года назад. А Георгий?… почему не приехал сам? — Отец умер, когда мне было пятнадцать лет. — Плохо… плохо… Хуже, чем я думал… Что ж, тебе нести этот крест. — Керим–ака, последние дни только и слышу, какой я нехристь. Теперь Вы загадками про крест заговорили. — У каждого свой крест. У мусульман тоже. Ваш Бог, наш пророк Иса умер на Кресте в страшных муках на горе Голгофе. — Давайте прекратим этот разговор. Мне он совершенно не нравится. — Ты сказал, майор. — Откуда Вы знаете! — Аллах велик! Нужно лишь иногда прислушиваться к тому, что Он говорит людям. Сейчас Он только что сказал, что Антону по прозванию Амба нужен хороший крепкий сон. Отдыхай. Завтра за тобой приедет твоя судьба.
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
14 июня
— Товарищ капитан, сообщение от товарища майора. — Ты меня ещё по имени–отчеству назови… — Саныч, ну ты чё… от Герыча… Держи. — …Та-ак, что нам папочка пишет… Папа написал, что по нам соскучился, предлагает встретиться. Число. Без подписи. — Тащ капитан, ну какого числа-то! — «Ва-аскре-есе-енье… радостный день…» — Послезавтра что ли!... двадцать третьего?... — Да, через девять дней. Значица так, Шарапов… Двадцать первого выдвигаемся. А теперь отдыхаем. — Саныч, может, смотаемся в Ташкент? Сколько торчим, а города так и не видел. — На коллег бы не наткнуться, нам они совсем не по делу. — Думаешь, могут узнать? В прошлом году мы бледные были как поганки, да и прикид… — А Лёха где? — В магазин чимкентское пиво привезли… — Чимкентское, говоришь? — Ага, бутылочное. — Вернёмся — попьём… Надо денег взять, хочу дочке что-нибудь привезти… А вот и Лёха…
22 июня
— Подъём, бойцы!... Харе дрыхнуть. — Саныч, ну ё-моё… — Вставай и Петьку буди, мне двоих не потянуть. — Ла-адно… — Не ладно, а есть, тащ капитан. — Встаю уже… встал… Петя, не спи, замёрзнешь. — Спасибо, Лёш, такая херня снилась… — Я что ли? — Иди ты… — А кто? Не Саныч же! — …Короче… Взяли меня в плен… — Немцы что ли? — Забыл уже… в общем, плохиши… И я, чтоб не выдавать секреты, раскусил ампулу с ядом. — Саныч, слышал?... В нашем полку психов пополнение. — …Да ну тебя…
— Саныч, а мы на чьей стороне, за хороших или за плохих?... Петька вон думает, что за хороших. — И ты думай. — Зачем?... Мне и так нормально. — Что нормального… Может, завтра–послезавтра людей будешь убивать. Это нормально? — Так ведь… да ну вас… У нас приказ, мы офицеры, обязаны его исполнять. — А если преступный? — Кто! — Приказ преступный! — А мне-то откуда знать! — Вот и говорю, Лёша, думай… — Дайте пожрать спокойно… думай… а я что делаю?...
— Эх, нам бы подальше, пока время есть… — Ну так дёрнули по холодку, потом жарко будет. — Герыч должен увидеть нас на месте, а там ему будет не до гляделок. — Саныч, говно вопрос. Где удобная стоянка следующая? — Да часа три, наверно, топать, не меньше. — Так пошли, чего ждём! А я вернусь налегке, спальник только прихвачу. Герычу хватит. — Молодец, Лёша… Петь, слышал? — Слышал, слышал… Саныч, а Леший банку сгущёнки в одну харю сожрал… Скотина ты, Лёха, прожорливая скотина. — Мне тащ капитан приказал думать, а мозгу для думанья нужна глюкоза. — Вернёмся домой, я тя так глюкозой накачаю, на горшок неделю не сходишь. — Ой, напуга-ал… — Лёша, я не пугаю. Я тебя предупредил. — …Не собачьтесь, успеете ещё…
23 июня
— Петя, напряглись… — Так ведь Лёхи нет ещё! — Лёха будет следом. — Времени-то… — Старлей, мы на чём приехали? — А мы тут при чём… Ну, на машине. — Вот и они на машинах приехали. Дело-то серьёзное, как Герыч говорит, силы надо беречь, так что Лысую, думаю, они уже прошли.
— …Не выходит у меня сон тот из головы… Саныч, вот смотри… Советские люди помогают советским людям, которые идут убивать других советских людей. Как это понимать? — Старлей, послезавтра или в крайнем случае через три дня будем дома. Может, потом, а?... Тиш… идут… Раз… два… четыре… шесть… семь… Все. Комплект. Только бы Лёха не застрял. — Я ему застряну! — Что ты ему сделаешь… — Ничего не буду делать… У меня кроме брата никого, нам друг без друга нельзя, пропадём. — Петь, не пропадёте, если что — обращайся. — Спасибо, Саныч, не забуду… Лёха… вижу Лёху…
24 июня, утро
— Лёха, смотри сюда… до двенадцати ноль–ноль они должны выйти на плато. Часа два им на отдых, а потом неугомонные наши попрут на перехват машины… три–четыре человека… Так? — Ну так… и что? — Пойдёшь за ними до плато, «Винторез» оставь. — А если запалят? — Значит, запалят… пойдём на контакт. — От нихера се!... А чё сразу не пошли? — Не твоя забота… И не моя, такой приказ. — Ну блин… приказчики… — На то, Лёха, и погоны, чтобы приказывать. — Опять легавой работать… — Ты у нас многожильный, справишься. — А вы? — Потихоньку следом, нам рюкзаки тащить. — А, ну тогда согласен. — Давай там… аккуратно как-нибудь… осталось немного. — Ну, я пошёл. — Ну, иди…
24 июня, 15:00
— …Бойцы, «В ружьё»! — Что, уже? — Машина прошла. — Сколько у нас времени? — Час… плюс… максимум двадцать минут и возвращаемся домой, за сгущёнкой. — Достали со своей сгущёнкой… — Знаешь, Лёш, когда я был зелёный как три рубля, пришлось однажды переть за клиентом восемьсот километров. — Пешком что ли? — На мотоцикле. — Прилично. И что? — А то, что клиент был на машине. Понял? — Ух ты… я бы не смог. — И знаешь, что мне помогало?... Всю дорогу пел песни и рассказывал сам себе стихи. — Ну даёшь, Саныч… А при чём здесь сгущёнка? — Думай про неё, с каждым часом ты к ней всё ближе… всё ближе и ближе… — Не, Саныч, есть вещи повкусней сгущёнки… Лучше как ты… со стихами–песнями… Выдвигаюсь на позицию.
24 июня, 16:00
— Орлы, «Тревога»! — Есть, «Тревога». — Преследование отсекаем, на встречный не нарываемся и не реагируем. — Есть, тащ капитан… — Отбой связи… «Как медленно тянется время…»
— Первый Памиру — «К бою», машина прошла, начали!... — Первый, у меня тихо. — …У меня тоже. Первый, что делаем? — Ждём полторы минуты после взрыва и рвём заряды. — Есть ждать полторы минуты после взрыва…
— Памиры, оба ко мне. — …Ну что, Саныч, всё что ли? — Всё, домой. — В смысле, на базу? — Доложимся, там видно будет. А пока двигаем на стоянку, с утреца да по холодку и потопаем… Петь, ты чего? — Да зацепило, кажется… — А чего молчишь?! — Да… не хотел беспокоить. — Куда? Покажи. — В бочину… навылет… — Дай глянуть… ну ты, кролик, везунчик… — Ну да, везунчик, шкурку-то попортили. — Откуда прилетело? — Да шальная… рикошетом… Спасибо, тащ капитан. — …Ну-ка подвигайся… — …Саднит немного. — Лёха, ты чего? — Не переношу вида крови. — Красна девица… — …Да ладно тебе, Саныч… Командир, скоро сумерки, пора топать. — Пора…
— Старая ты дубина! — Во дубина молодая! — Плагиатор хренов! — Мои дети — что хочу, то и ворочу. — Она моя крестница! — От же ж вспомнил вовремя! Как она тебя?… То-то-ошенька!… Крокодил невский. — У тебя голова на плечах есть? — Тоха, не дави на акселератор. Кто ей в три года пастельки в наборе подарил, я?… Кто в Муху да в лавку таскал, тоже я?… Вот любуйся. Твоих лап дело, твоих!… А я доволен. Спасибо тебе. — …Жопа ты с ручкой… — Да не винись ты! Танька пробьётся. Хоть куда-нибудь, да пробьётся. — Куда-нибудь… Вот Енюшка — нормальную выбрала профессию, без куска хлеба не останется. — Это уж точно. — Про свадьбу не заговаривала? — Ну… было… — Что было? — Решили повременить. — А у неё что случилось! Что-нибудь с Игорем? — Ну… с Игорем… решили пока поучиться. — В аспирантуре? Здорово! Что ж ты молчишь! Надо поздравлять. — Да… в школу милиции собрались… — Оба?!… — Ага… — Кому скажу — ведь не поверят… не поверят… сам себе не верю, что слышу… Психолог — в школу милиции… обалдеть… — Успокоился, Бешеный?…
— …Выросли наши девочки… выросли… поперёк лавки не положишь. — Слова не мальчика, но мужа… Сегодня в честь твоего, так сказать… ну ты понял… устроим маленький семейный ужин. — Вит, мы во сколько вернёмся? — Нда-а… Тогда завтра обед. — Вовремя напомнил… Держи телефон. — Ты что опять задумал! — Хозяйка собирается выдернуть на какую-то тусовку. А у меня будет отмазка — нет связи. — Ох, и влетит тебе… — Ничего–ничего, перебьётся, а до вторника, глядишь, и остынет. — Тебе видней… Приехали… Дай на тебя посмотреть… Попроще одеться не мог? — Я с работы. Когда мне было переодеваться! — Тебя и так за версту видно… Галстук сними хотя бы… Что это?!… — А то не знаешь… — Тоха, это срок. — Держу в качестве метательного. На рукоятке не остаётся отпечатков. — Уже применял? — Пока тренируюсь. — У тебя «Макаров» под мышкой! — Вит, закроем тему. — Не закроем, а отложим… стилет… Да не в бардачок, — под сидуху. — Хорошо… Веди уж, раз привёз.
— Здравствуйте, матушка. — Здравствуй, коли не шутишь. — Как отец Александр? — Хорошо Божьей милостью. — Не румянится? — Я же сказала, хорошо. — Антон, подожди меня. — …Осмотрюсь пока. Десять лет не был. — Я скоро.
— Матушка, жена гостинцы послала, не откажите Христа ради. — Дай Бог здоровья Валюше твоей. Не ругаетесь? — Всё, что можно, поделили. — Это хорошо, что нечего. Как дочки? — У дочек свой ум, я только кормильцем уже. — Не скажи, Виталий. Вот замуж выдашь обеих — тогда про ум и поговорим… Евгения собралась, или тянет всё? — Учиться надумала, на пару с женихом. — Ну и ладно, если не в тягость. — Переживём, не старые ещё. — Ну иди, друг дожидается. — Не только друг, это ж кум, дочке крёстный. — Вона как!… А почему без жён пришли? — Валентина занята, а кум бобылём. — Тяжко одному-то. — Он член семьи, не один. — Про соблазны говорю. Вишь, чего кругом делается? — Вижу, не в подвале живу… Держится. — Или хорохорится. — Вот уж не скажу — не знаю… — Соврал, поди? — Грех не велик…
— Антон, оставляю на съедение отцу Александру. Позвони, как освободишься… Ах, да… — Если не приеду ночевать, — обязательно позвоню, не беспокойся… Ну, тогда — пока?… — Батюшка просил подойти последним. Выдюжишь до конца? — За этим приехал. — Отойди подальше от двери. — Зачем? — Выдувает. — Что? — Слабые духом стараются встать поближе к алтарю, — проще выдержать службу. — Надо же… Вот дурак! Мог бы догадаться. — Нормально… Если сегодня приедешь, — не ругай Женьку. Хорошо?… Ей уже досталось… И от меня, и от матери. — Себя нужно было ругать. — Всё, меня нет… Стилет верну завтра. — У-ух… давненько я не брал в руки шашек…
— Батюшка, я исповедаться ко причастию. — …Ты, значит, Виталия родич… Антоний. — Антон. — Антон… На службу завтра приходи, приходи обязательно, а до причастия не допущу… И не думай даже. — Да я понимаю… Хотелось бы… — Когда последний раз в храме был?… Когда родительницу отпевали. А до этого?… — Давно… — …Гриша, посмотри, пожалуйста… Никого?… — Все ушли, отец Александр. — Закрывай… Пойдём, Антоний. — Куда?!… — Повечеряем чем Бог послал да поговорим.
— Так, пятилеток в середину, Нюшку на руки. — Валь, ну что вы будете мотаться в такую даль! — Ничего, пусть покатаются. — Смотри, тебе видней… — Виталий, ты скоро? — Пару минут потерпите, масло проверю…
— Марина, приезжайте почаще. У нас круг общения маленький, и вы про нас забываете. — Валя, редко в город выбираемся, Полина ещё маленькая. — Ничего себе, маленькая! Это Танюшка наша маленькая, а в Новгороде уже побывала… Виталик фотографий наделал уйму, распечатать только вот не успел. — Может лучше вы к нам?… Вам что — сели и приехали… Виталик водит хорошо. — Десять лет за рулём… Видела бы ты его первую машину! Как она не разваливалась на ходу — одному Богу известно. — В какой церкви Нюшу крестили? — На подворье Валаамского монастыря. — Там и окормляетесь? — Я бы с радостью, да ездить далековато. Женя нормально переносит, а Таню на руках таскать туда да обратно — тяжело всё-таки. — А Виталий? — Он не всегда свободен. То работа, то с Антоном какие-то дела… Вот так и мотаемся без своего прихода. — Устроится. Дочка подрастёт, — проще будет. — Подрастёт, куда же ей деваться… Ну что ты, маленькая… тиш–тиш–тиш… спи, моя хорошая, мама рядом… Вы не думали?… — Пока нет… Посмотрим. — А что смотреть! Пока молодые… Ты не поверишь, сколько проблем с Женей решилось само собой с рождением Танюши! Я даже не ожидала. Правда говорят, что если бы погодками были, то повозиться бы пришлось. — Это верно… У нас в школе много таких. — Кто вам мешает! Только вы сами. Смотри, — какая помощница у тебя выросла, шестой год уже! — …Полина, потерпи, сейчас Виталий заведёт, и поедем домой. — …Ну что, дамы, не притомились? — Поехали уж… Антон, выбивай свою трубку!
— Ну, друзья мои, настала пора прощаться. Надеюсь, вам было не только интересно, но и полезно, полезно для души. Думаю, что всё происходит так, как должно. Согласитесь, — подустали мы друг от друга. Вроде бы и не чужие уже, но и не близкие. — Антон, а где Вы получили мастерскую? — В старом фонде на Фурманова. Маленькая, но мне хватит, я не монументалист. Там даже укромное место есть для печатной машинки. На машинку, правда, я ещё не заработал. Но это вопрос времени. — Думаете совмещать? — …Полезное с приятным. — Что для Вас полезное и приятное? — Ты знаешь, Илья, я себе такой вопрос задавал. Получается, что и то, и другое. Начиналось всё по-разному… Скульптурой вполне осознанно я начал заниматься с десяти… двадцать шесть лет назад. До этого было просто удовольствие от процесса. А писанина изначально была своего рода отдушиной, этакая палочка–выручалочка. Потом втянулся, стал выстраивать… вырабатывать свой стиль. — Уже выработали? — Нет, конечно! Думаю, если суждено сделать что-то значительное в этой области, то идти придётся через смену стилей, степень погружения в автобиографию… Возвышение мотиваций. — В литературе тоже? — А что вы думали, друзья мои! Это часть нашей жизни. Напоследок хочу открыть вам секрет… Не шелестите, не стоит… Секрет в том, что никакого секрета нет. Я однажды цитировал, — цель оправдывает средства! Какова цель — таковы средства. Помнится, было множество попыток принизить, опошлить смысл этого выражения. Но при этом забывался основной принцип определения средств. Не то чтобы забывался, а ненавязчиво затушёвывался. И весь праведный гнев обрушивался на средства, дискредитируя тем самым идею мотивации как движущей силы душевной и духовной эволюции. Не в понимании Шри Ауробиндо, но эволюции отдельно взятой личности за короткий промежуток времени, называемый жизнью… Не мудрёно? — Сказали бы такое два года назад, — мы бы уже спали. — Вот видите!… А ведь я рос вместе с вами. Крестился недавно. Год назад мне подумать было об этом странно… У моего близкого родственника родилась дочурка, вторая. У нас договор: сколько времени я провожу с его детьми — столько времени он возит меня по моим делам. — Пора Вам свою машину приобретать. — Да как-то не получается. То нет денег, то денег нет. Да и дочки его мне по душе… На этом прекратим официальные дозволенные речи. А теперь — пить чай, кофе. И не вздумайте оставить на столе хоть маленький кусочек торта.
— Поехали. — Тоха, что ему надо? — Хм… интересно… — Что? — Тон твоего вопроса. Первый раз такой слышу по отношению к Эрнандо. — У меня странное предчувствие… — Странное?… или всё-таки другое? — Что-то происходит… непонятное. — Новый сюжет? — Вот–вот! В самую точку… Тебя дожидаться? — Не надо. Погуляю, зайду к Турчаниновым. Когда ещё увижу! Да и увижу ли. — Как Ира, не в курсе? — Мама с дядей хотели её наказать, нашли комнату в коммунальной квартире. Эрни вмешался, — будет жить на Петроградке в отдельной. Надеюсь, — не пропадёт девчонка, голова есть… надеюсь. — Куда, в Голландию? — Обломилась им Голландия. Светлана без дочери там не нужна, тем более с братом… Дворянские корни из России на западном рынке не котируются… В Германию. — А там что, — родственники? — Никого там нет, уезжают туристами с пустыми чемоданами… Бегут… из страны. — Крысы. — Не надо, Виталик, у нас разные поводы для недовольства. Они решили радикально… Социальная хирургия. — В Лёшкином стиле. — Я тоже так думаю. Хотя сначала подозревал Светлану… Виталий, если Ира обратится за помощью — не отказывай, пожалуйста, ради меня. — Прикипел? — Я уж и не знаю… Раздвоение личности… хочется быть в трёх местах одновременно. — Какое третье? — Рядом с Соней… Иногда появляется почти неуловимое чувство, что я действительно там, с ней… Смотрю оттуда на самого себя и киваю, — живи, мол, дальше, но и нас не забывай… — Тоха, давай сменим тему… Что-то аж мороз по коже. — Настроение какое-то… похоронное… кто-то умирает, кто-то уезжает. И мы с ними уезжаем и умираем. — Тоха, прошу!… — …Высади на канале, пройдусь пешком. — Когда появишься? — Позвоню… если повезёт. — Ни пуха.
— Антон Георгиевич! Рад тебя видеть, проходи. По коньячку? — Вино закончилось? — Антон… Сейчас ко мне придёт человек из очень влиятельной организации. Нужный нам человек. Очень хочет познакомиться. — И только? — Возможно, у него есть к тебе предложение. — Какого рода? — Среднего. Шучу!… Не знаю. Это будет между вами. — Познакомимся, чего ж не познакомиться. — Прими в качестве пожелания, — для меня очень важен положительный результат вашей беседы. — В наёмные убийцы не пойду. — Да ну тебя с твоими шуточками… Никто тебе такое предлагать не станет. Думаешь, у них может быть недобор? Никогда в такое не поверю. — Да уж… Когда он появится? — С минуты на минуту. — Лимон есть? — Красная смородина. — Оригинально. — Проверял — лучше, чем с лимоном. — Наливай.
— Геннадий Юрьевич, здравствуйте, проходите… Уже здесь… Как Вы сказали… Что Вы, можно без церемоний… В комнате… Схожу в магазин, пополню запасы… Да, конечно…
— Здравствуйте… Геннадий Юрьевич. — Антон. — По отчеству? — Пусть буду Георгиевич. — Шутить изволите? — Мне бы у Вас поучиться. — То есть? — Вы же знаете моё отчество, так что не будем устраивать театр. — Достойное заявление, вполне в Вашем стиле. — Вы пришли ко мне, правила диктую я. Это, надеюсь, понятно? — Я пришёл к Эрнандо Всеволодовичу. — Я могу привести его обратно, вы мило побеседуете, а я поеду по своим делам. — К Турчаниновым. — А говорили, что Эрни не стукач. — Вы слишком претенциозно всё воспринимаете. — Что поделать! Я не сторонник объективного подхода к личности. — Я тоже. Поэтому пришёл я, а не кто-нибудь другой. — В каком Вы звании? — Разве это важно? — Любопытствую я. — Майор. — Ну-с, майор Геннадий… Юрьевич, я Вас слушаю. — Я бы и сам с удовольствием послушал. — «Дела давно минувших дней, преданье старины глубокой. Владимир в горнице высокой с дружиной пировал своей». Продолжать? — Как пошло. Не Ваш стиль. — Вы первый человек оттуда, с которым я встречаюсь в жизни. Растерялся! — Давайте к делу. — Вот это по-нашему! Вы чем будете закусывать, — красной смородиной или по-старому, занюхивать рукавом? Только без пафоса, пожалуйста. Не люблю я этого.
— С некоторых пор мы стали испытать своего рода потребность в специалистах Вашего направления. — Майор!… — Геннадий Юрьевич. — Как скажете… Зачем же так! Не копеечное, вроде, мероприятие, а начинаете с вранья. Нехорошо. — Что Вы имеете в виду? — Якова Блюмкина. — Ну, это было давно. — Вы хотите сказать, что с тех пор вы ничего не предпринимали в этом направлении? — В целом, — да, Вы правы. Но это совсем другое подразделение, со своими задачами и довольно-таки узким перечнем… э-э… услуг. — Ищите своих блюмкиных, я-то вам каким боком! — Нам нужны разные, не только такие как он. — Хорошо, попробуем иначе… У меня нет ничего, что я мог бы вам предложить. — Или не хотите? — Поймите меня правильно, — у меня работа, семья, увлечения. Вы в этом списке до сегодняшнего дня не значились. — Возможно. Бывает, что список заканчивается неким пунктом со значением Икс. — Есть такой. Но это не по Вашей части. — Как знать… Вы хороший имитатор. Лучший из тех, кого я встречал в своей жизни. — Спасибо, приятно слышать, честное слово. — В этом качестве Вы можете принести огромную пользу. — Товарищ майор, Вы настолько уверенно себя чувствуете? Я ведь имитатор, как Вы изволили выразиться. — Неужто угрожаете! — Вы меня неправильно поняли… Или я неточно выразился… Пользу кому?… людям? Приношу, сколько могу. Государству?… а если власть поменяется? Что будет со мной, с моей семьёй! Вы обо мне позаботитесь?… — Почему бы и нет? — Вот, майор, опять неверный посыл. Кто Вас направил?… «и нет…» На нет и суда нет. — Вы отказываетесь обсуждать наше предложение? — Я его ещё не слышал… Остаётесь только Вы… Скажите, майор, с вами можно быть партнёром? — Конечно! — Я с Вас трещу! Сами-то себе верите? Я, например, не верю. И ни один здравомыслящий человек не поверит. — Потому что Вы не представляете масштабов и перспектив, которые могут перед Вами открыться. Да выполнение одного серьёзного задания решит все ваши финансовые проблемы! Купите «Вольво» последней модели… — Ну, Эрни, ну молодец!… Браво! — У нас много источников. Если бы мы основывались только на его информации, то меня бы здесь могло и не быть. — Вы сказали про «открывающиеся перспективы». Кто их открывает?… опять вы? А если правая нога вашего начальства вздумает их закрыть вместе со мной? — Всё в Ваших руках. — Ой ли?… Нет, и ещё раз нет. — Опрометчиво с Вашей стороны. — Я устал. И от Вас тоже… Скажу честно, — приди Вы ко мне четыре года назад, я бы и пяти минут не думал. А сейчас — увольте. — Уволить не трудно. Принимают не каждого. Вам оказывается честь и доверие, а Вы пренебрегаете. — Про честь не надо. Да и про доверие тоже. Если я Эрнандо уже доверять не смогу, то вам не смогу по определению. Ищите себе блюмкиных, горных, руцких. Кашпировского вы себе уже нашли. Что вам ещё! Весь мир хотите?… а он вас?… — Жаль, что разговор не получился, искренне жаль. — Не переигрывайте. Наверняка у вас в рукаве полная колода таких как я. Не стоит близко всё принимать. Да Вы и не можете, Вам по службе не полагается. — Значит всё-таки нет? — Без вариантов. Вне вашей конторы — всегда к Вашим услугам. В структуре — никогда… Как Вы вообще могли подумать, что я пойду на поводу! — Были сведения. Ваши поездки в Среднюю Азию… — Там была другая жизнь. Считайте, что Вам она приснилась. И я был совершенно другим человеком, постарайтесь это понять. — Я понимаю… Что ж, приятно было познакомиться. Прощайте. — Прощайте, майор.
— Ну ты даёшь… Чем ты думал? — Головой. А ты? — Послушай, Антон, ты не представляешь, насколько полезной для тебя могла быть эта работа! Идеальные условия для исследований, любое оборудование по первому писку, евгеника! Там такие деньги!… Ты даже во сне не увидишь. — А я успею их истратить? — О чём ты говоришь! Да я… Каких усилий мне стоило заставить их поверить в тебя! — Представляю, отчего же. А почему ты вдруг решил, что я могу на это пойти?… совсем плохо меня изучил?… Или может я давал для этого повод? — Ну, я думал… — Не надо, ты не думал, ты предположил, а дальше заработало богатое воображение: деньги, «Вольво»… — А почему бы и нет? Один раз живём… Тебе не хочется что-то изменить в своей жизни? — Хочется. Но кто дал тебе право решать за меня, в каком направлении я хочу этих перемен! Я хотя бы намёком давал понять, что на такое способен? — Человеческие мотивы меняются, тебе не мешает об этом помнить. — Эрни, недавно я стал православным. Как ты думаешь, почему? — Да какой ты православный… Новоначальный без году неделя. — Твоя правда. Но я им стану. И работать буду в этом направлении. Другого не хочу и не буду. Запомни это раз и навсегда. — Ты меня огорчил, честное слово. Ты понимаешь ведь, что наши взгляды очень многое меняют. — Я понял это, как только увидел твоего коллегу. — Да… какой он коллега. — Верно. Он же не в книжном магазине работает… Ладно, Эрни, мне пора. Надо попрощаться с Турчаниновыми… Не звони. Не хочу вспоминать ни бокс, ни боевое самбо. Ты меня понял? — Куда уж понятней.
— Баю–баюшки–баю-у, не ложися на краю… придёт серенький волчо-ок, тебя схватит за бочок… И утащит во лесо-ок, под ракитовый кусток… Виталик, звонят!… Ты кого-нибудь ждёшь? — Валь, ты чего! — Ну открой же, я Нюшку укладываю. — Сейчас…
— Кто там?… Ира?!… Что с тобой! — Витали-ик… помогите… — Кто это сделал? — Это не моя… его… помогите… пожалуйста… прошу Вас… — Что?!… О, Господи… Антон… Ира, двадцать секунд…
— Виталий, кто там? — Валя, быстро с Нюхой в комнату, и не выходи, пока не позову. — Что случилось? — Не сейчас. Поняла?… Я спрашиваю, — ты меня поняла? — Да. — Вот. Всё. Сидите тут… я скоро…
— Ира, держи… тихонько… Боже мой, кто же его так… — Не знаю… — Где ты его нашла? — Во дворе. — А ты что там делала? — Я… шла за ним… — Откуда? — От самого дома. — С Пестеля? — Да. — Дура… хотя нет, правильно сделала… Как ты его дотащила? — Два часа… — Тащила два часа?!… Тебе нужно было «Скорую» вызывать!… Кура безголовая… Да ты знаешь, сколько крови он потерял по твоей дурости! — Ой, Виталик, прости… я испугалась… я не знала, что делать… прости-и… — Не вой, уже всё сделано… Господи, от куртки одни лохмотья… Давай сюда… снимай… так… неглубокие… что же его вырубило… Ох, твари… чтоб вас… Ира, подай полотенце… не это, другое… да намочи ты его, прости Господи… Умойся сама… — Виталий, он не умрёт? — Не знаю… надеюсь… Жди здесь и договаривайся с ним. — О чём? — Чтоб не умер, дура.
— Валя, ключи от машины. — Ты куда? — У Антона неприятности. — Что-нибудь серьёзное? — Да… почти. — До утра не терпит? — Валя, у меня мало времени. Ключи.
— …Ты кто такой? — А ты кто такой? — Я первый спросил. — Виталик… Виталий. — Чьих будешь, Виталик? — Заболотные мы. — Это я и так знаю. Сам заболотный. — Шутишь, дядька. Ты Антон Маркус. А мы Заболотные. — Вот оно как!… Красивая фамилия. — Фамилия как фамилия. Мне больше нравится твоя. — Чем же моя фамилия так тебе по нраву пришлась! — Да про тебя весь Невский район знает! — Ну-ка поподробней, пожалуйста… — А чего там поподробней… Как ты семерых бандитов обезоружил, а потом всех в милицию сдал, а тебя за это наградили и попросили Родине послужить. Ну, там, бандитов ловить, шпионов разных… потом вражескую подлодку захватил… один… кажется… Чего ты ржёшь как Нюрка–чокнутая! — …Сейчас… Конфет хочешь? — Если карамельки — грызи сам. У меня зуб болит. — Шоколадные. — Не откажусь, не гордый… А себе почему не оставил? — Не люблю шоколадные конфеты… не люблю шоколадные конфеты…
— …Не вой, я сказал, детей мне разбудишь… Блин, какой же ты тяжёлый… Давай, Ирочка, помогай… надо за него бороться… — Прости, Тошенька… — Хватит. Слезами горю не поможешь… От самого дома, говоришь? — Да. — А почему сразу к нему не подошла? — Я поздно его заметила… А потом увидела, что из арки… человек… за ним… — Не такая ты и дура… Подожди, я подстелю что-нибудь… Осторожно… Ира, пристройся как-нибудь рядом, чтоб не упал. Ясно? — Не упадёт, я не позволю. — …Устроилась? — Мы поедем? — Ира, последний вопрос… Я должен сказать Антону, кто его ко мне дотащил? — Нет. Пусть живёт. Мне этого достаточно. — …Эх, тебя бы да вместо Маринки… Ну что за жизнь… всё не так… всё крест-накрест… Ну, Тоха, последнюю конфету отрабатываю. Самую вкусную…
— Держись, Тошенька, держись… Ты меня слышишь, Красная Книга?… Только не вымирай, умоляю!… Тебя и так мало осталось… не вымирай…
— Мама?… Как я рад тебя видеть! — Сынок… — Мам, всё хорошо. — Знаю, поэтому и радуюсь. — Как ты? — Что я! Последние годочки до пенсии дорабатываю. — Нашла о чём вспоминать. — Ты-то как? — Уже хожу. Сегодня собираюсь вокруг озера прогуляться. — Один ходишь-то? — С Мариной. Иногда Полинку берём. — Ты поосторожней, сына, гололедица уже. — Не волнуйся, ты же знаешь, какой я осторожный… Чем девчонки заняты? — Марина на кухне хлопочет, Полина ждёт своей очереди. — Ма, проследи, чтоб оделась тепло. — Прослежу. — На прогулки одеваем легко, а на балконе не побегаешь. — Что-нибудь ещё? — Попроси Марину сделать стакан глинтвейна, я ещё с полчаса тут посижу. — Пойду я, повяжу что-нибудь. — Не можешь без работы, ма. — Никто не может, сынок. — Запускай Морковку.
— Иди сюда, моя сладкая… Сильная, сильная… Ну, рассказывай. — Витька опять меня за хвост дёргал. Дурак. — Полюшко, все мальчишки такие. — Не все. Только он. — Не может быть! Как же его в садик пустили! — Больше никто не дёргает. — Полина, скажу по секрету, — я сам дёргал. — Тош, ты меня обманываешь. — Честное слово… Тебе нравится Витька? — Мне не нравится, что он ко мне пристаёт. — А ты сделай так, чтоб не приставал. — Я ему говорила–говорила… — Нет, моя радость, с мальчишками разговоры не помогут. — А как! — Ты подойди к нему, дай свой хвостик, и попроси подёргать. — Больно же будет, Тош! — Не будет, поверь. Хоть у мамы спроси. Уж я-то мальчишек знаю как никто.
— Доча, почему не ешь? — Мам, я ем. — А это что такое? — Я ещё не доела. — Ты ещё не начинала! Просыпайся давай, опоздаешь. — Я с Антоном. — Антон никуда не опаздывает… Умывалась? — Кажется… — А, ну марш в ванную! Стыдобушка… — Ну, ма-ам… — Никаких «ну», я сказала… Антон, ты куда смотрел! — На тебя. — Ладно. Разбирайтесь, как хотите. На родительское пойдёшь без меня. — Без тебя, — так без тебя. Больше достанется. — Это точно… Тоша, зайди в магазин, пожалуйста. — Обязательно… — Возьми бутылку вина, к нам сегодня гость. Не забыл? — …Полина! Что ж ты вытворяешь! — …Что там у вас? — Ничего, не отвлекайся. — Я побежала. Буду в пять. — В пять пятнадцать… Горе ты моё. И в кого ты… — В маму, Антоша. Ты сам говорил. — Это точно, красотой тебя Бог не обделил… Ты скоро? — Можно я не буду? — Деньги есть? — А ты мог бы мне ещё чуть-чуть дать? Ну, пожалуйста… — На шоколадку? — Ага. Тоша, я честно сказала! — Держи. Маме ни слова. Поняла? — Антошечка!… — Задушишь!… Поганка ты противная… Чемодан собрала? — Сменку положить, и я готова. — Побежали? — Чур, ты закрываешь! — Дождись внизу.
— …Проходите, Максим. — Здравствуйте, Марина… У вас тут ничего… — Да ладно уж, ничего… Тапочки… — Спасибо… Куда? — Антон, принимай гостя, это к тебе. — …А Вы? — У меня тренировка, так что без меня разбирайтесь. Думаю, вам ребёнок не помешает. У неё уроков полно. — Как зовут дочку? — Полина. — Ну, пойду знакомиться с вашей барышней… Надеюсь, ещё увидимся. — Конечно. Раньше одиннадцати вы с Антоном не управитесь, а я через два часа уже буду дома. — Хорошо. У меня к Вам тоже есть парочка вопросов. Не возражаете? — Нет, конечно… Антон, ну, где ты там!… До встречи.
— Максим?… Антон. — Очень приятно. — Мне тоже… Проходи… У нас тесновато. — Ничего страшного, не привыкать… А ты моложе, чем я представлял. — Моложе чем?… — По рассказам… — Рассказы?… про меня? — Слухами земля полнится. — …Полина, познакомься, — это Максим. — А у тебя дети есть? — Дочка. — Большая?… как я? — Чуть старше тебя. А почему ты спросила? — Просто… Антоша, а что вы пьёте? Я тоже такое хочу. — Тебе надо делать уроки. — Спросить уже нельзя. — Мама придёт, тогда и тебя за стол посадим. Договорились? — Нет. — К себе! И не вздумай показываться на глаза, пока уроки не сделаешь… Извини, водку и креплёное в доме не держим. — Не держится? — Я не пью почти. — Счастливый человек. — Как сказать… — Так и скажи. — Непереносимость алкоголя. — Надо же… — …Ну, вздрогнем… Макс, не стесняйся, чувствуй себя как дома. Я без комплексов… этих… старорежимных. — Я тоже. — …Как напиток? — Странный какой-то… Ты ничего туда не подсыпал? — А точнее? — Не сухое, больше на херес похоже… фанагорийский. — Именно на него? — И крепость, и привкусы какие-то странные… — Попробуй из моего бокала. — Зачем? — Попробуй. — …Ты из одной бутылки наливал? — Конечно… — Смех и грех… Корвалол, что ли… А в твоём бокале… металл… — Понятно… Про сыр не забывай… зелень. — Спасибо.
— Максим, когда ты последний раз был у терапевта? — При чём здесь я? Я тут по другому поводу. — Я знаю. Так когда? — Профосмотр каждые полгода. — Значит,… всё случилось в последние три–четыре месяца. — Поясни. — У тебя с сердцем неполадки. — Откуда ты узнал? — По винному вкусу, который ты ощущал. — Нихрена себе… Так значит, всё правда! — А ты сюда пришёл посмотреть на шарлатана? Тогда ты неправильно пришёл. — Впечатлило. А что ты ещё умеешь? — Для начала разберись со своим сердцем. Что тебя выбивает из колеи? — Вера… Я не знаю… Связалась с какими-то контактёрами, колдунами… Бабка одна, — та вообще нагадала, что жить ей осталось всего ничего. — Со здоровьем в порядке? — Да нас с тобой переживёт! — Хорошо бы… А что ещё? — Я её очень люблю. Понимаешь, у нас ребёнок, и я просто не знаю, как я буду жить, если с ней что-нибудь случится. — Придётся мне к вам в гости приехать… Что-то мне не верится, что у неё всё в порядке. — Да… есть одна проблема, не думаю, что это к делу относится. — Ты так решил?… или уверен? — Решил… — Она не болела последние два-три года? — Нет, ничего особенного, как обычно. — То есть? — У неё лёгочное заболевание, которое приводит к гипервентиляции. С полгода назад я приглашал специалиста по иглоукалыванию. Чак, кореец. — Весело вы отдыхаете, однако. — Какой там отдых… Прошлым летом хотели на мою родину съездить, — её прижало так, что впору было… В общем, не поехали. Как обычно. — …Ещё? — Да, пожалуй… Мне нравится. — Полегче? — Сколько слышал, а сам впервые с таким столкнулся. Не хочешь у нас поработать? — Нет уж, нет уж. Как-нибудь обойдусь. — Нам такие люди могут пригодиться. — Для чего? — Мало ли… — При Советах не стал этим заниматься, а сейчас тем более. — Ничего не изменилось. — Вот именно. — Я хотел сказать… — Не надо. Есть опыт. И не будем к этому возвращаться… Чем обычно вы заняты в субботу? — Спим до десяти, моцион, завтрак… Ты можешь прямо завтра? — Мелкую во Дворец провожу, и сразу к вам. Адресок черкани, и телефон на всякий случай… Нет, я всё-таки сначала позвоню. У меня жена с норовом, всё может поменяться… Малая Конюшенная… Надо же… — Знакомый адрес? — Там спортивная школа, кажется, рядом. — Да, есть. — Знакомый в этой школе работает, бывший актёр. — Кем? — Тренер по айки–до. — Антон, я, пожалуй, Марину дожидаться не буду, пойду. Душа не на месте. — Как вам при такой работе удаётся душу не потерять… — Тяжело бывает. Не все выдерживают. — А ты? — У меня, видно, иммунитет. Наследственный. — Не обольщайся на свой счёт… Подожди… возьми с собой. — Антон, да у меня весь бар забит алкоголем! — Это не алкоголь. Предложи Вере перед сном. И посмотри на её реакцию. После расскажешь. Договорились? — Не по себе как-то. — Не нагнетай обстановку, хуже не будет. А за лучшее будем бороться… Не заблудишься? — Смеёшься! — Ну, тогда до связи.
— Что это значит! Ты издеваешься? — Ему позвонили. Пришлось срочно ехать по делам службы. — Ты не забыл, что Вера моя знакомая, а не твоя? — Давай не будем при ребёнке. — Почему это? Она большая, прекрасно всё понимает. — Именно так, — всё. Так что поостерегись, пожалуйста, с определениями. Завтра поговорим. — Ты трус и… Как вся ваша лживая семейка. — Марина, прекрати. Добром не закончится. — Закончится так, как должно закончиться. — Тебе уже известно, как должно? Не бери на себя такую ответственность. — Кто-то должен брать на себя ответственность в доме, если мужчина не хочет ни за что отвечать! — Чего ты добиваешься? — Ничего… Спокойной ночи. — Да уж… спокойной…
— Я ушёл в запас весной семьдесят девятого. Как выяснилось, — вышел вовремя. В том же году ввели войска «за речку». — Куда?… — В Афганистан… Так вот… Демобилизовался, значит, а куда себя приложить — не знаю. Это потом все умные из армии поуходили вовремя, что существенно. То есть с пенсией, со льготами. А мне не до пенсии было, нужно было спасать семью. — Сколько времени к тому времени вы были женаты? — Пять лет. В семьдесят втором познакомился с Анастасией… Салабон был, она и того меньше, шестнадцать лет. Я сказал, — будешь правильной девочкой, — через два года женюсь… Так и сделал. Взял отпуск, не без труда, конечно, свадебку отыграли, и увёз её с собой… Боже Милосердный, сколько ж на свете таких как я дураков!… — Разве семья дурость? — Нет, конечно! Более того, моё глубочайшее убеждение, что после Бога семья есть самое святое, что может быть в жизни человека! — Как в таком свете, позвольте поинтересоваться, рассматривать монашество? — Санька, не перебивай. В монахи что ли собрался? Угомонись, тебе не грозит. Поскольку, как я успел заметить, на твои сю–сю отвечает уже другой женский голос. — Опять спалился… Сегодня же покупаю гарнитуру. — Гарни–что? — Ну… такие маленькие наушники, подключаются к теле-фону. Очень удобно. — Не очень. В проводах запутаться можно. — Есть и беспроводная. Недёшево, конечно, но мажорно. — Что?… мажорно? — Это такое современное выражение. Совсем немузыкальное. — Да уж знаю происхождение этого слова… О чём я?… Ах, да… Монастырь тоже семья. Трудность в том, что в монахи идут, как правило, взрослые, зрелые люди, каждый со своим жизненным опытом. Но у них есть мощное связующее начало. Бог… — …Связующее… — Друг любезный, будешь слушать или перебивать? — Я задаю наводящее вопросы. Вы отвечаете. Или не отвечаете. — Съехал таки. Ужик ты, Санька… И устроился майор Маркус на должность матроса–спасателя. — Вы?!… — Александр, за десять лет службы я столько народа спас! Тебе и не приснится такое… Правда, некоторых не успел… — Как это? — Если ума нет, то включи хотя бы интеллект. — А разве это не одно и то же? — Ну ты журналист!… Так если б это было одно и то же, то и слово было бы одно! Соображать надо. — Не вижу связи. — Все очередные звания я получал досрочно. Теперь понял?… Поставь чайник, что-то в глотке… Заодно глянь, чем твой друг собак промышляет… Не могу приучить поганца на утреннюю молитву со мной вставать. На вечернюю соглашается, а утром никак. И поститься не желает ни в какую. Ну вот что мне с ним делать, скажите на милость!
— Ты кто такой? — А ты кто такой? — Я первый спросил. — Виталик… Виталий. — Чьих будешь, Виталик? — Заболотные мы. — Это я и так вижу. Сам заболотный. — Шутишь, дядька. Ты Антон Маркус. А мы Заболотные. — Вот оно как!… Красивая фамилия. — Фамилия как фамилия. Мне больше нравится твоя. — Чем же моя фамилия так по нраву пришлась! — Да про тебя весь Невский район знает! — Ну-ка подробней, пожалуйста… — А чего там по… подробней… Как ты семерых бандитов обезоружил, а потом всех в милицию сдал, а тебя за это наградили и попросили Родине послужить. Ну, там, бандитов ловить, шпионов разных… потом вражескую подлодку захватил… один… кажется… Чего ты ржёшь как Нюрка–чокнутая! — …Сейчас… Конфет хочешь? — Если карамельки — грызи сам. У меня зуб болит. — Шоколадные. — Не откажусь, не гордый… А себе чё не оставил? — Не люблю шоколадные конфеты. — Зачем тогда тратился! — Да продавщица в магазине… так уговаривала… Так уговаривала!… Купите, говорит, товарищ старший лейтенант, девушку свою угостите. Пришлось купить. — Значит, Настькины конфеты трескаю. Так и надо, вредине. Будет знать, как родителям жаловаться. — С чего ты решил, что для сестры покупал! — Для кого же ещё! Она хоть и вредина, а девка видная. Нам из-за этого сплошное расстройство. — Что ещё за расстройство! — Придурки разные… то веники в окна бросают, то песни орут. Прям кошаки по весне… Скорей бы замуж взял. Вот заживём тогда… — Мало ли женихов в округе! — А кому как не тебе! Ты один такой. Я бы при твоём параде… а ещё учиться и учиться… Надоело. Вот закончу восьмой класс — и в мореходку! — В сухопутку не хочешь? — Не-а… Папка был моряком, и я буду. Вот увидишь… Ну так что, берёшь Настьку за себя? — Я бы взял. — Щас пойду, мамку обрадую. — Куда!… А ну стоять, я приказываю! — А чего тянуть-то! — Сколько Насте лет? — Семнадцать… почти. — Придётся до восемнадцати подождать. — Ну, вот… опять расстройство. Нафига тогда мне конфеты скормил? — Закон есть такой, до восемнадцати жениться нельзя. — Понапридумывают законов, а мы тут страдай потом… Ладно, что мамке-то сказать? — Скажи, что в гости прийти хочу. Пригласите? — Да обождались уже, когда попросишься… Я побёг… Ой, слушай, дядька… — Называй просто Антоном. — Ладно, не важно. Семечек хочешь? Сам жарил, пока Настьки дома не было. — Не откажусь, не гордый.
— Антон, я больше не могу. Не климат нам, и обстановка, и здешняя медицина… — Настёна, у нас хороший госпиталь, один из лучших в округе. — Я не хочу госпиталь, хочу простую городскую больницу. — Только в этом дело? Устроим тебя в гарнизонную, там и родишь. — Не хочу, мне тут просто тоскливо… Ни зелени, ни развлечений никаких. Даже телевизора нет! — Дорогая моя, это армия, я офицер. Ты жена офицера. Тебе нужны развлечения? Какие?… танцы что ли? У тебя двухлетний сын на руках! — Вот опять — у тебя… А у тебя его нет. — Не говори глупостей. Всегда так было. Муж служит, а жена ему помогает. — Я так не хочу. — Скажи, чего ты хочешь. — Я хочу в Ленинград, хочу к маме. — Настя, ты замужняя женщина. Какая мама! — Я всё поняла. Ты хочешь, чтобы я превратилась в клушу, как эти… Только и знают, что кости друг другу перемывать да развратничать. — Что ты несёшь такое! — А то слепая! — Ты не слепая, просто тяжело, ты устала. Поговорю с комбатом, перенесёт отпуск. Вместе поедем. — Нет. Я хочу сейчас. — Вот за такие слова раньше пороли. — Только попробуй руку поднять! Я тебе устрою! — Не волнуйся, не подниму. Но ты призадумайся над мои-ми словами.
— Антоша, мне не нравится. — Что, мам? — Всё не нравится. — Моя служба тоже? — Тоша, как ты можешь! — Мам, я не хотел тебя обидеть. — Кинет малышей бабке, а сама в кино да на танцы… — А сами чем думают? — Что сватовья… Тёща твоя на её стороне, а сват права голоса не имеет. Знай себе горькую попивает втихомолку. — Один что ли? — Один… Его мужики местные Ванькой Подпольным прозвали. Выпьет стакан и давай на гармошке наяривать. Весело живут, нечего сказать. — А Виталик? — Слава Те Господи, хоть у него всё хорошо. В мореходке на первом курсе, на полном довольствии. Может, толк из мальчишки будет. Дай-то Бог… — Да, мам, огорчила ты меня. — Прости, сынок, наболело. За тебя ведь… — Мама, прошу, не оправдывайся. Я знаю, в каком у тебя долгу. — Антоша, мне сорок один, можно сказать, полжизни давно позади. — Ну что ты! Ещё только сорок один. — Сынок, вот это «ещё» всё и определяет. Скоро будет «уже». Когда — Богу известно. — Мама, давно… хочу спросить, — почему ты не вышла замуж после смерти папы? — Я ведь любила его, и сейчас люблю. И тебя люблю. Побоялась, что новый муж хорошим отцом тебе не станет. — Мне пятнадцать было, мам, уж как-нибудь вопрос решили бы. — Решили бы, верю, особенно при твоём характере. Побоялась… — Чего?! — Хочешь узнать чего?… ты этого хочешь? — Слово твоего сына и офицера в доме значит? — …Летом пятьдесят девятого… — В то самое лето? — Да, в то самое…
— Собрались мы как-то на танцы, я уж из дома вышла. И тут попадается на дороге цыганка Уля. Её все знали. Да и она всех. Не только по имени–фамилии, — когда родился–крестился, кто заболел, кто без денег остался. Всё знала. — Уля, говоришь… Ульяна… — Да, Ульяна… Померла уж наверно, давно не видно, лет пять. — Высокая такая, худая. — Да какая там высокая! Ниже меня. Но народ её побаивался. Зря конечно. Зла никому не сделала, а добра много. Это я тебе как на Духу говорю. Потому что через её добро ты стал мне сыном. — Она познакомила тебя с отцом? — Нет, Тоша, это ты меня с папой познакомил. — Мам, ты чудеса какие-то рассказываешь. — …Так вот… Иду, значит, своей дорогой, каблучками постукиваю. Вдруг слышу, — девка, ты куда это собралась!… Я-то её знала, поэтому и не испугалась. Да вот, говорю, тёть Уля, с подружками… Ты, Аля, не спеши, пора привыкать к осёдлой жизни… А что привыкать, спрашиваю! Жениха надо высматривать. Двадцать два мне уже… Есть у тебя жених, скоро поспеет… Вот те раз, думаю, жених не огурец… Он не огурец и не жених, но поспеет. А приведёт тебя к нему ангел. Как увидишь — так сразу и узнаешь… Тёть Уль, говорю, ангелы ж на небе. Это я умру что ли?… Ангелы и на земле бывают. Только надолго не задерживаются. Вот сейчас один хочет задержаться… Тут уж я подумала, что Ульяна умом тронулась. А она как посмотрела на меня да как притопнет ногой, — не смей перечить, как бы хуже не вышло. И так несладко будет. И запомни, девка, — за-муж выходи единожды. Иначе быть беде… Вот и всё. — Всё?… — Дальше ты знаешь. Отец привёл тебя в детский сад. А спустя пару месяцев после смерти Таси ты подошёл ко мне и сказал, — будь мне мамой. Я согласилась. Теперь точно всё. — …Мам, я выйду покурить. — Сходи, сынок, сходи… Ночевать к ним пойдёшь? — Сегодня нет. Скажу, что плохо себя чувствуешь. — Стоит ли, Тошенька? — Стоит, мама. — Может и прав ты… А ты ведь Настю не любишь, хоть она и мать твоих сыновей. Позарился на молодость да красоту. Сердце твоё Лена захватила, а вернуть забыла. Или пожадничала.
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
Репортёр 6
— Кто дома?... Есть кто живой? — Гера, ты?... — Выдался денёк, решил к вам заехать. Отец дома? — У него операционный день. — Ах ты ж… незадача-то какая… А Пашка? — Позвать? — Да не, сам прибежит… Геля, пить хочу, умираю. — Чай, кофе?... Мальва есть. — Пока воды. Просто пить. — Проходи… Как ты? — Нормально, в командировку еду. — Завтра? — Нет, во вторник. — Чай всё-таки сделаю… Паша... Паш!... Гера приехал.
— …Герра!… — Здорово, братишка! — Герра, ты надолго? — Нет, брат, через четыре дня уезжаю. — На рыбалку сходим? — У мамы спроси. — …Герман, что там у вас? — Всё хорошо… Геля, есть хочу. Покормишь? — Давайте за стол. Вареников твоих нет, зато есть ленивый вариант. — Ух ты… сама придумала? — Отец… Слава подсказал. Он частенько так делал, оказывается. — Ну, если отцу нравится, то мне тем более. — Гера, есть что-нибудь, что тебе не нравится? — Есть… Я бы хотел, чтобы отец был чуточку моложе. — Спасибо, Гера. Но я ведь могла и не выйти за него тогда. — Могла… Ну всё, накладывай… Так!... Паша, ты куда!... Руки мыл?... — Они у меня чистые. — Ты же с улицы пришёл! — А я ими ничего не трогал. — Сказал, — мыть руки. Бегом, а то остынет.
Родной брат… сводный… младше на двадцать пять лет… уму непостижимо. Своих детей нет, неизвестно будут ли… Пашка мне как брат, как племянник, как сын…
Отцу повезло, что он встретил Гелю. После смерти мамы он совсем потерялся в жизни. Кроме работы и работы у него не было ничего. Я не считаюсь. Я уже был никем, и помочь отцу в его одиночестве не мог. Кто знал, что так сложится, но ведь он сам благословил меня на работу в Конторе, о которой когда-то мечтал и сам. Не сложилось. Лучше Гели в его жизни ничего не было. Кроме мамы. Но это мама. А Геля… Дай Бог каждому такую мачеху. Ой, что там… мачеха… Классная тётка, живая, доброжелательная, а Пашка их так просто супер. Отец назвал его в честь лучшего друга. Не знаю, можно ли Пал Петровича называть другом… не знаю. Но отца он не подводил никогда. Да и отец…
— …Герра, на рыбалку пойдём? — Пашкет, давай завтра, целый день будет наш. — Герра, не обманешь? — Вспомни, когда я обманывал. — Никогда. — Ну и подумай, зачем вдруг сегодня начинать. — Незачем. А вдруг зачем? — Пашкет, слово даю. — А что сегодня? — Давай в бадминтон погоняем, а? — Да ну тебя… опять обыграешь… — А ты учись. Сколько можно проигрывать. А, Пашкет? — Давай. По рукам? — По рукам. — Фору даш? — Паш, ты на форе учиться хочешь?... Ты же мужик! — Я маленький. — Слышь ты, маленький, мышей ловить учись, а то не вырастешь. — Герра, а ты ловил?
Пашка… За него глотку порву любому. Впрочем, учителя в школе, пожалуй, мне не уступают. Этот маленький негодяй… Что говорить… В его возрасте я был мелким занудой и зубрилой. Это потом уже стал хулиганом… а потом офицером… Странно, но отец почти не занимается его воспитанием. Всё на Геле. Но никаких конфликтов нет. У меня с отцом всё было иначе. Как оно было… лучше не вспоминать… Несостоявшийся армейский разведчик намного хуже состоявшегося и признанного миром хирурга. В моём детстве он признанным ещё не был.
Эх, Пашка, Пашка… как я рад, что у тебя такие родители. А Геля… Ангелина… Я был на их свадьбе. Спокойное, почти равнодушное лицо моего отца и светящиеся от счастья глаза его Гели. Моему отцу выпал второй счастливый билет. Вот именно тогда я окончательно ему поверил. И поверил его лучшему другу.
-7-
— Майор… глянь-ка сюда… Не наши, случаем? — Да не… не похоже… наших двое… Что?!... Ну, Вова, начинается. Они. — Дай глянуть ещё раз… Что по ориентировке? — Лось под два метра, два «чёрных» и блондин… Они… А где кролики? — Если мы правильно думаем, наши будут следом… Герыч, меня колбасит как в Польше в восемьдесят первом. — Ты там был? — И ты?... — Нет, один из туристов. — Надеюсь, не встречались. — Вова, нам сейчас вообще ни с кем встречаться не надо. Ферштейн, Вова? — Ставр, не грузи… дай, мозги в порядок приведу… Ты смотри, прут буром; знают, суки, куда идти. — Мы тоже… а, ну да… нихрена мы почти не знаем… где кролики… — Туристов пропускаем? — Пусть идут, пусть… Ну что, капитан, работаем? — А мы зачем тут… Работаем, майор… Мясо хочешь?
— Петь-Лёш, вы как? — Нормально, тащ майор, запыхались немного. — Твою мать… как вы допёрли… — Ну… знали, что оценишь, Герыч… — Ненормальные… Сколько здесь? — Герыч, не спрашивай. Честно — сами не знаем. — Быстро переоблакайтесь… смотреть на вас в этих шортах не могу… Капитан, помоги, надо груз раскидать поровну… Леший, а это что такое? — Баранина, тащ майор, нам ребята с базы подкинули. Ну, мы ещё про барбоса им сказали… В общем, по кило на брата. — Сколько?!... — Пять кило… килограммов… баранины… мочёной… в смысле… маринованной… — Вова, ты слышал? — Слышал, слышал… Князев упал лицом в траву и затрясся в хохоте. Зайцевы вытаращились на него в полном недоумении. — Расслабьтесь, мальчики, это у него родовая травма… была. Ну, чокнулся капитан, с кем не бывает. Я сделал невинное лицо и тоже расхохотался. — Мы просто устали вас дожидаться, устали, напряжение… Понятно?... Сколько, говоришь, пять кило и всё маринованное? — Не всё, тащ майор, барбосу сырое. — Кра-асавчики!... Капитан, как думаешь, туристы далеко от нас уйдут? — Никуда от нас не денутся. — Тогда разводим костёр и жрать-жрать-жрать.
— Ну, молодёжь, вперёд, барбос по следу выведет. А мы за вами. Метки оставляйте, а то без спальников останетесь. — Герыч, а если?... — Пётр, «если» случиться не должно. Иначе… — Что иначе? — Будем брать «языка». Одного. Понимаешь, старлей?... Мне бы этого не хотелось. А уж как начальству не понравится, даже и думать не хочу. — Понял, тащ майор. Ну, мы пошли? — Ну, идите.
— Ставр, ты эт серьёзно? — Что? — Про языка… — Так ведь серьёзное дело-то. Генерал не говорил? — Что-то мне горы ваши… надоели уже… — Не ссы, Вова, мы тебе ещё золотого корня наколупаем! — Зачем он мне… — Ну… не тебе. Зойке твоей… У тебя на стороне кто-нибудь есть? — Какая сторона, Ставр, ты что! — Значит, точно Зойке... Двинули, княже, нас ждут великие дела.
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
25 июня, утро
— Спускаться, конечно, не подниматься, но к вечеру доберёмся. — Саныч, к вечеру это хорошо. Но потом три часа с лишним за рулём это уже не очень хорошо. — По очереди, в чём проблема… — Опять кофеин жрать… — На базе выспимся… — Саныч, а на базе сгущёнка осталась ещё? — Леха, тебя могила исправит! — Не, ну, а чё… Мы работу сделали, всё чисто. Имею право на глюкозу? — Имеешь, имеешь… Петь, как ты? — Да пусть жрёт, жалко что ли… — …А тогда зажать хотел! — Дурак ты, Лёха, и уши у тебя холодные. — Договорится кто-то сейчас у меня. — …Да хватит вам уже… помолчите… нам топать ещё и топать…
26 июня
— Здравствуйте, товарищи офицеры. Выспались? — Товарищ полковник… Вы как здесь!... — Мимо шёл, дай, думаю, проведаю. Может чего надо, а у меня уже есть… — Шутить изволите, Пал Петрович? — Есть у меня, Владимир Александрович. — Звать? — Пить хочется… — Сейчас… Бойцы, на выход. — …Здравия желаем, тащ полковник! — Вольно… Пока чай пью, — общий сбор, приготовить вещи к отъезду. — Куда, тащ полковник? — В Ташкент. — …сглазили…
— Ну что, господин… Виджасингх, так и будем упираться?… Никакой вы не Виджасингх. Кого обмануть хотите? Давайте начистоту, гражданин хороший. — С чего вы взяли?... Претензий ко мне никаких, а мой самолёт уже в небе… Кто мне оплатит проживание в гостинице, наконец! — Да какая гостиница… Здесь переночуешь, а может и не здесь… Потерпите немного, вы же терпели?... У вас оплачена гостиница… гостиница оплачена аж за два месяца. Но вас там никто не помнит. Вопрос, гражданин хороший, — где вы жили всё это время.
«Где же я прокололся… Документы настоящие, пусть пробивают… По улицам не болтался, ничего не высматривал… Остаётся один вариант, — ждали меня… Да, ждали…»
— …В разных местах… снимал комнаты… — С номером в гостинице снимал комнату?... В Ташкенте?... — Нет, в пригороде. Не люблю большие города. — Дели большой город?... — Я из Пондишери. — Скажи нам что-нибудь на хинди или бенгали. — Вы знаете эти языки? — Нет, но я узнаю их звучание. — Я тоже не знаю. Мой родной — тамил и французский. Мы не часть Индии, мы союзное государство. Как у вас Болгария, например, или Монголия. — Всё… надоело с тобой время терять… Скоро заберут, и под скополамином заговоришь как миленький. Заодно расскажешь, с какой целью крутился в районе флюоритовой обогатительной фабрики.
«Фабрика?... какая такая фабрика!...»
— У меня дипломатическая неприкосновенность! — Какой же ты настырный… Заруби себе на носу, — рашидовщина закончилась два года назад, теперь мы здесь власть. И вам здесь нечего делать. Скажи, чего тебе не сиделось на своей Лубянке?... — …Что шумим? — Вы кто такой? — Комитет Гос Безопасности, подполковник Нигматуллин.
«Вот и всё… с прожарки не соскочить…»
— Капитан, чёрную «Волгу» видишь? — Вижу, тащ полковник. — Люди Нигматуллина. Нейтрализовать. — Как? — По ситуации, лишь бы под ногами не путались у меня…
— Добрый вечер, товарищи. По какому поводу собрались? — Забродин… мог бы догадаться… — Ну вот видишь, как удачно всё сложилось… Я человека своего забираю. Не возражаешь? — Что ты, полковник, какие могут быть возражения. Только уйти далеко не сможете. — Фархад Назирович, ты в Бога веришь? — Это не важно. — Ну смотри, Фари, тебе видней… А за ребят своих помолись на всякий случай, чтобы живыми остались. Ты меня понял? — Ну, полковник… — Мишель, за мной…
— Капитан, номера настоящие? — Нет, конечно. — Всё равно поменяй, целей будем… Так… здесь остановись… Быстро в машину… Да выброси ты ключи эти проклятые! Кому они понадобятся!... Герман, ты как? — Да нормально, Пал Петрович. — Устал? — Ничуть. Правда, когда Нигматуллин появился… В общем, скис немного. — За руль садись, ребята вымотались, да и я не в форме. — Куда? — Подальше от Ташкента, что-то жарко стало здесь… В Чимкент. — Тоже не Чукотка. — А здесь уж совсем припекло… Домой хочу. — Соскучились по генералу Будрину? — Типун те на язык... Вот ничему тебя, Гера, жизнь не учит… За дорогой следи. Пожалуйста...
4 июля
— Здравствуйте, товарищи офицеры. — Здравия желаем, тащ генерал! — Да сидите уж, сидите… Пал Петрович, не надо, я с краешку пристроюсь… Паша, что за мебель у тебя… хрень какая-то неудобная, а не стулья… — Юрь Василич, может, на мой сядете всё-таки? — …Хм… а себе-то стульчик приличный выбрал… Ну хитёр, полковник. Хозяйственный...
Будрин расхохотался в голос так, что стёкла задрожали.
— Доставайте, что там у вас… Ну доставайте же! Знаю ведь, не просто так сидите.
На столе появились низкие круглые стаканы и початая бутылка Ка Вэ.
— Ну и мне налейте по такому случаю… За ваше возвращение, сынки… Я ненадолго, не задержусь, так сказать…
Генерал посмотрел на просвет опустевший стакан.
— Премий не будет, повышений не будет, присвоений не будет… Надеюсь, это никого не удивило. — Тащ генерал… — Помолчи, Паш, я быстро… Князева отдаю тебе. — Спасибо, Юрь Василич. — Не за что. — Да есть… — А майора Ставроцкого я у тебя забираю. — Товарищ генерал!... Ну как же так… — От оперативной работы отстранён с завтрашнего дня, приказ у меня на столе… После Ташкента ему в поле не выходить год… может и два. А за два года, судя по тому, что мы уже знаем, про него забудут. Да и про нас тоже.
Будрин с улыбкой рассмеялся.
— Не унывайте, воины, вся жизнь впереди. И отпуск. Завтра пятница, оформите документы, получите отпускные, если успеете, конечно, и свободны до начала августа. Только попрошу из Москвы пока не уезжать, всё-таки отпуск с понедельника… А я пойду… Попрощайтесь с товарищем майором… Ставроцкий, за мной.
— Герман, чай? — Спасибо, тащ генерал. — …Тут ведь какое дело, майор… Закончить надо его… Официально ты в отпуске, а вечером выезжаешь в Ленинград на «Авроре». — Маркус… — Правильно мыслишь. Забери бумаги, а то потеряет ещё, нам потом искать. Понял? — Куда уж понятней… — Погуляешь по родному городу, воздух понюхаешь, мало ли что… — Не думаю, что припрутся. — Не сами, так с местными договорятся. — Тащ генерал, в Москве будут искать, если что. — Как знать… как знать… Маркус питерский, могут и через него. — А кроме нас кто про Питер знает? — Кое-кто уже знает, даже не сомневаюсь. — Вы что-то не договариваете… — Умаров убит. — Как!... — Вот так… — Жаль старика… — Люди видели две машины с ташкентскими номерами у его дома… ну и следы… Пытали. — А почему не забрали?... Так же проще. — Не знаю и знать не хочу… Может, не выдержал, а может сердце отказало… не знаю… Так что, Гера, смотри по сторонам… Так… билет на поезд… деньги… — Юрий Васильевич… — Молчи, несчастный… По возвращении сюда пока не суйся, пересиди у отца… Рыбалку любишь? — С братом ходим. — Ну вот и я с вами схожу. Возьмёте? — А куда мы денемся. — Очень на тебя рассчитываю, надо закрыть вопрос до конца следующей недели… Да и делов-то у тебя… один адрес. — Разрешите идти? — До свидания, майор.
6 июля
— Алевтина Сергеевна?... Здравствуйте, я звонил вам утром. — Проходите, Герман Станиславович. — Можно просто Герман… Я могу видеть Антона? — Сегодня вряд ли, он у Виталия. — Кто это? — Брат его… младший брат его бывшей жены. — То есть он у него живёт? — Нет, иногда остаётся ночевать, если Виталик не занят. — Жаль… надо бы встретиться. — Да вы проходите. Кофе будете? — С превеликим удовольствием…
— Алевтина Сергеевна, можно я пока фотографии посмотрю? — Да смотрите ради Бога… Если хотите, могу и альбом показать… У Виталика телефона пока нет, всё обещают да обещают. — Я в Ленинграде задержусь на несколько дней, так что ещё увидимся, надеюсь. — Если срочное что, могу вам адрес дать. — Нет, спасибо… А как фамилия Виталия? — Заболотный… Виталий Иванович Заболотный. — Спасибо, буду знать…
«И буду знать уже послезавтра вечером…»
— …М-м… Вкусно как… А я так и не научился кофе варить, то убегает, то пригорает. Весь в отца. — А ваша мама? — Мама умерла от перитонита почти двадцать лет назад. — Извините… — Да что вы, Алевтина Сергеевна!... Я хотел спросить… можно?... — Да ради Бога. — А кто это на той фотографии? — На какой, на этой? — Ну да. — Мой покойный муж, отец Антона, с другом. — Больно молод он для друга. — Они на службе познакомились… лет, наверно, за пять… нет, в шестьдесят седьмом, Санечка пришёл к ним работать после армии. — Санечка? — Саша Евдокимов. Потом уехал в Москву, кажется, и сейчас там живёт… Женился, дочка уже большая… Надо Антона спросить, он знает, они встречаются иногда. Антон даже в гости к ним ездил несколько раз… Ой, да что я такое говорю! Антон же был у них недавно, ну, как вернулся из Ташкента. — …Спасибо за угощение, Алевтина Сергевна, мне пора. — Антону передать что? — Да… пожалуй, не надо… Я позвоню, если что. До свидания.
«Вот нахрена попу наган, если поп не хулиган… Евдокимов, значит… Выходит, бумаги уже там… Не утекли бы куда… дело-то серьёзней, чем я думал… А… гулять так гулять! Поеду завтра».
— Антон, скажи, девочка Лейла больше не снится? — Нет. А почему ты спрашиваешь? — Ну, она как бы тебе помогала. — Хорошее выражение… как бы… Помогала, говоришь? — Помнишь, как тебя у ледника скрючило? Это ведь она меня разбудила. — Xорошо… А может и плохо… — Что значит, — плохо!… — Тихо ты, не ори… — Так почему? — Сейчас бы я Соне снился, а не она мне. — Часто? — Каждую ночь… Берёт за руку и зовёт… Просыпаюсь от ощущения, что схожу с ума от горя… Сил уже никаких не осталось. — Терпи, брат, и смирись. — Брат, говоришь?… Спасибо.
— …Командир, машина… — Всё, Амир, бери бразды в свои лапы. Я прикрываю. — Боб, как у вас? — Тихо. Снайперов нет. — Значит, в прошлый раз нам просто не повезло. — Думаю, командир, у них был очень важный груз. Мы оказались не вовремя. — Похоже… После отмашки Мишеля и Казима сразу выдвигайтесь. — Сделаю как надо, командир. — Мы с Василём вас прикроем. Амир пока остаётся на той стороне. Готовность двадцать минут. Я пошёл.
— Чисто сработано. Боб, ты молодец! — Как эта штука называется, «Винторез»? Очень душевная приблуда. — Ещё бы… Мишель, что там? — Кажется, поняли, что машина остановилась. — Выпускай джинна, пусть погреются. — С превеликим удовольствием… Ну что, солдатики… Ба–бах!…
— Марат, следи за одометром. До ущелья шесть с половиной… Амир, что в кузове? — Два двухсотых и металлические сундуки. — Что за сундуки? — Не знаю. Алюминиевые. — Ясно… Сколько? — Почти приехали… меньше километра. — Хвоста нет… Вот! Оно… Стоп! Выгружаемся. — …Марат, разворачивайся… Приготовьтесь, придётся подтолкнуть… Осторожненько, не уроните… Пошла, родимая… — Ух ты… Аж до центра земли. — Если вертолёта не будет — ни за что не найдут… Отряд, внимание! Маленький спурт до тропы на полтора километра. У нас пять минут. Отдохнём после. Вперёд!
— Поджилки трясутся… — Ещё бы!… Как в детстве в войнушку поиграли. — Сам себе не верю… Десять лет в армии ничего подобного не было. — Ну, двинем? — Подожди… Что это? — Это наши рюкзачки рванули. Вот сейчас будет копоти. — Тогда самое время… Командуй. — Тихо… транспорт. — Далеко? — За ущельем. — Ждём. Если не остановится, — значит, пронесло. — Две минуты… минута… сейчас… Всё, Амир, теперь домой.
— Антон, ты как?… — Да, Керим–ака. Прощаемся. — Жаль, очень жаль. — Я слабый человек и совсем не гибкий. Если принимаю решение, то иду до конца. — Ты ведь не будешь всю жизнь нести в себе эту боль! — Неизвестно. Но возвращаться, чтобы пережить всё заново — извини, отец. Мне не вынести. — Что ж, твоё право. Никому не пожелаю. Сам прошёл… Прощай. — Прощайте.
— Амир, заходи, открыто! — Как ты узнал, что я! — А кто ещё… — Антон… успокойся… Готов? — А ты? — Все на месте. — Поехали. Надо с этим покончить.
— Сюда… Дамир, выводи. — Хорошо, голубчик… Свяжите ему ноги… на землю… Вытащи кляп. — Антон… — Всё под контролем, Амир… Ну что ж, давай знакомиться. Ты меня знаешь? Меня зовут Антон, я был мужем той женщины. — Я не виноват! Я не виноват!… — Я знаю. Сигаретку хочешь? — Н-не откажусь. — Как зовут? — Сергей. — Красивое имя… Сергей, я знаю, что ты не виноват. Но понимаешь, какая штука, я любил свою жену. И она меня любила. Мы хотели жить вместе, родить детей. А теперь ничего этого не будет. Ты меня понимаешь, Сергей? — Понимаю. Но я не виноват. — Я слышал… И что нам теперь, а?… простить тебя? — Простите, пожалуйста, я всё для вас… — Знаешь, после смерти жены мне уже ничего не надо. Что-нибудь ещё? — Простите Христа ради!… — Беда… Опять тебе не повезло. Я ведь в Бога не верю. Совсем. Представляешь? Так что умри, тварь, как умерла она… Дамир, заводи каток! — Простите!… Пощадите!… — Покричи… я хочу, чтобы ты покричал… я послушаю… Прости меня, Сонюшко, любовь моя, я по-другому не смог…
— Спасибо, что привезли дочку… Дайте на неё посмотреть… Любанька… Любаша… Любовь… Какое имя… — Тоша, прощаемся? — Да, сестра… Прости за всё. — За что! — Не знаю. Соня так часто говорила… Православный обычай, что ли… — Тош, тебя здесь никогда не забудут. Знай это. — Я вас тоже буду помнить всегда… — Ты будешь отвечать на письма? — Нет, конечно. Не люблю писать. — Я нашла стопку в вашей квартире… твоих писем. — Поступай с ними, как посчитаешь нужным. И квартира не моя. Всё, прощай, родная… Прощай, Влад. — Может, ещё увидимся. — Может быть. В другой жизни.
Шуга — скопления рыхлого губчатого льда в водной толще или на поверхности водоема. Образуется главным образом из кристалликов глубинного льда (внутриводного и донного). Возникает до ледостава преимущественно на горных и порожистых реках. (Б.С.Э.)
— …Я Вас слушаю… Привет, Максим. Как ваши дела?… Без эксцессов… Я свободный художник, с женой сложней… Потом расскажешь… Я перезвоню…
— Мариш, нас приглашают в гости. — Говори громче, не слышу. — Выключи воду, я не могу кричать на весь дом! — Ну, что ещё… — Максим c Верой Михайловной приглашают в гости. — Когда? — Сегодня вечером. Сходим? — По какому поводу? — Что-то семейное, не стал говорить. — Кто-нибудь ещё будет? — Его приятель, или её… С подругой. — В кои-то веки в люди выберемся. — Мои друзья тебя не устраивают, своим знакомым показывать не хочешь. — Они тебя видели, хватит с них. — Или с тебя. — Или с тебя. — Не заводись на пустом месте… Идём? — Ну, если так хочешь… — Я задал простой вопрос. Трудно ответить? — У меня часы что-то барахлят… — Да или нет? — Ты за Полиной идти собираешься, или мне опять всё самой? — Пойдём вместе. Заодно купим новые часы. — …Ребёнку надо что-нибудь купить. — Купим. — Подожди десять минут. — Время пошло… Шучу!
— Ну, проходите, гости, проходите! Здравствуйте, Марина… Вера, Антон с Мариной пришли! — Так проводи их! — …Феликс уже здесь. Только вас дожидались. — Всё так серьёзно? — У меня редко выпадает возможность для домашнего междусобойчика. Стараюсь не ударить мордой в грязь. Я-то в отличие от тебя злоупотребляю. — Минуточку! Максим, а кто сказал, что Антон не употребляет? — Антон. — Тоша, скажи вслух, — сколько ты не употребляешь и почему. — Не будем портить людям праздник. — …Да какой там праздник! Одно название. — Я вам презент небольшой приготовил… Вот. — Ну, ничего себе… Сколько же это может стоить!… — Макс, я не продаю, это подарок. Вино вспомни. — Молчу. Что ж мы стоим как двоечники! Давайте к столу. У меня аппетит скоро пропадёт. — Здравствуйте. — Феликс… Касперина… Марина… Антон… Антон, кстати, скульптор. Вы посмотрите, что он принёс! Вера, оцени. — Как я могу оценить то, что нельзя продать! И нельзя купить… Максик, можно тебя на кухню? По мелочи надо… Ребята, располагайтесь, как сумеете. Мы быстренько.
— …Максим… — Что? — Нет, это я спрашиваю, — что происходит! — Дружеская вечеринка. — Ты кого пригласил? — Марина твоя знакомая. — Это мне и без тебя известно. А кто этот Антон? — Маринин муж. — О, Господи… Значит, это её второй муж. — Ты не знала? — Нет. — Второй — так второй. Что изменилось для тебя? — Да меня тошнит от него как от Чака! — Ты чувствуешь? — И вино, которое ты на прошлой неделе принёс, — тоже от него? Только не ври мне, пожалуйста. Мне есть куда уйти. Ты меня хорошо понимаешь? — Успокойся ты, Христа ради. Всё под контролем. — Чтобы эту скульптуру я видела первый и последний раз. — Пойдём в комнату, гости бузить начнут. — Пойдём. А на тебе, дорогой, я позже отыграюсь.
— Симпатичные ребята. Только разница в возрасте смущает. — Тоже мне разница! Десять лет. — Но она совсем ребёнок! — В девятнадцать лет ребёнок? — А Феликс неплохо на гитаре играет. И голосочек приятный. — Кто он такой? — С Верой Михайловной в РОНО работает. Только в другом отделе. — Мутный он какой-то… А Касперина хороша. — Я как дам тебе сейчас! Женский угодник–негодник… — Перестань глупости говорить. Для меня женская внешность интересна с точки зрения эстетики. — Значит, я для тебя тоже эстетика? Будешь спать на диване. — Ненавижу диван… — Ты доволен вечером? — Нет. — Почему? — Вера меня не приняла. Даже и не знаю теперь, что делать. — Попробуй их с Максимом пригласить в мастерскую. — Лучше бы без него. — Чем лучше? — Она за ним прячется, когда ей удобно. Тебе, кстати, в этом плане есть чему поучиться. — Вот ещё! Своя голова на плечах есть. — В этом всё и дело. — Я тебе говорила, — ты не мой учитель. И закроем тему. — Закроем. — Пригласи. — Максима трудно перехватить. — Если взялся, то бей в одну точку. — Завтра попытаюсь. Не пристрелит же! — Только не звони с самого утра. Пусть отдохнут, как следует. — Да и нам не помешает. — Если Полина не помешает. — Сколько?… Полдвенадцатого! Кошмар. Морковке спать давно пора. — Мне тоже… Что-то голова разболелась…
— И-ирка-а!… — Здравствуй… здравствуй… Познакомься… — …Хейно Арви, можно просто Хейно… Здравствуйте. — Очень приятно… Юлия… Ну что, гости иноземные, последний бросок — и дома. — Юль, оставь, там ничего тяжёлого… — Не спорь. Вот приеду, — тогда поспоришь. — Давно бы приехала. — А вот и приеду. — Теперь уж не раньше мая. — Раньше и не выберусь… Во-он моя машинёшечка… гламурненькая.
— Юль, куда положить? — Бельё… вот сюда… Остальное на нижнюю, потом разберёмся. — …Мама, подай полотенце… спасибо… Где можно умыться? — Пойдём, покажу.
— Ну и вымахал у тебя сынища!… — У него папа был не маленький… да и мама тоже. — Сколько ему было?… — Четыре… Меня увидел — как вцепился ручонками, так и не отпускал… А через месяц Хейно предложил за него выйти. — Хейно?… — Отец — Хейно Топиас, сын — Хейно Арви, в честь деда. — Ах вот оно что!… — …Ему жить оставалось недолго… Не хотел, чтобы сын воспитывался у чужих людей. — А ты родная что ли? — Выходит, что родная… стала… — Красивый парень. — Да больной на голову!… Подавай невесту ему русскую, и всё тут!… На наших даже и не смотрит. — На ваших? — Ну да!… Я первый раз его пять лет назад привезла. Мальчишке шестнадцать, пусть, думаю, летний Питер посмотрит… В Выборге погуляли… А тут… такой цветник… Пораздевались, не успевал рот закрывать… Еле увезла. — А парень соображает! Наши девки лучше. — Это мы с тобой были лучше… в их возрасте. На календаре который год? — Что правда, то правда… и который век… Ирочка, сейчас напою вас чаем, а поужинаем позже. Хорошо? — Спасибо, Юль… У меня просьба, — называй меня Тайной. — Что?!… — Его отец ко мне так обращался, Хейно не любит моё русское имя. — Как же он невесту выбирать собрался! А если понравится какая-нибудь Ирина? — Ну дурачок он ещё маленький!… Вспомни себя в двадцать один. — И вспоминать нечего, — первый развод. — Быстро обернулась. — А что быстро-то!… У нас две проблемы — сначала найти мужчину своей мечты, а потом придумать, что с этим козлом делать… — Юль, ну зачем чужие глупости повторять! Своих мало? — Хочешь, тебя замуж продадим? — Ох, Юленька, я дорого стою, за кого попало не пойду. — Ну это мы ещё обсудим… — Только не при ребёнке. — Спасибо, что подсказала.
— А что это ты, подруженька, переезжать надумала? — В Лапинярви шумно для нас. — До Хельсинки далековато вроде бы. — В том-то и дело… Город близко, много дорог. — Для твоего бизнеса в самый раз. — От столицы далеко. В Аскола всё наоборот — до Хельсинки рукой подать, а Этуярви в стороне от дорог. Нам понравилось. — Когда переселяетесь? — Уже. — То есть как это! — Мы с Хейно сюда — наши вещи в Аскола. — Неплохо устроилась! — Спасибо нашему папе, позаботился… Сын, ты чего притих? — Слушаю. — Не устал? — Мама, я хочу погулять. — Ты у меня спрашиваешь разрешения? — Советуюсь. — Не потеряйся. — Ма… — …Ир… Тайна, я купила сим–карты, как просила. Там уже мои номера, так что никто не должен потеряться. — Ой, спасибо, Юль, я ведь забыла уже!… Спасибо… Хейно, держи… Позвони, если что. Хорошо? — Спасибо, мам.
— Красавец, нечего сказать… От девок отбою не будет. — Уже нет… Умница, и учится, и подрабатывает. Это, говорит, на сигареты. — Везёт же некоторым… — Да уж везёт… В восемнадцать лет оказаться в чужой стране, — ни дома, ни языка… — Не прибедняйся, язык ты сносненько знала. — Да… наверно… Просто повезло… — Ты мне одно спасибо должна. — За что? — Забыла?… Будем тебе жениха искать. — Где искать!… На танцы пойдём?… или шататься по барам? — Скажешь тоже, по барам… Мне столько не выпить… Ой, звонят! Наверно Полинка пришла. — Какая Полинка? — Да соседка! Завтра сынулю мне на воспитание сдаёт, в аренду, так сказать… Полина, проходи!
— Здравствуйте… Полина. — Очень приятно… Тайна. — Редкое имя… Юль, я ненадолго, пока крокодильчики друг с другом разбираются. — …Тайна, — большой крокодильчик это папа Паша, маленький — сын Тоша–Тотоша. — Ну девчонки!… — Тихо, услышат!… Стенки тонкие… Девки, а вина? — Юль, давай до Пасхи. — И ты тоже? — Ну пост же!… — Нет, ну с вами каши не сваришь. Тогда и я не буду… Или буду… Буду, а вы пейте свои чаи холодные. — А ты нам подогрей! — У-ух… противные… Полин, яйца красила? — Сегодня займусь на ночь. — Сделай мне, а?… Лень что-то. — Сколько? — Да хоть пяток. — Давай уж десяток. — Ой, спасибо… Тошку приведёшь? — Во сколько? — Во сколько надо? — В восемь… полдевятого. — Умывай–одевай и ко мне, позавтракаем вместе. — Хорошо… Тайна, ты издалека? — Из Финляндии. — У тебя хороший язык. — Полина, я здесь родилась и выросла, это мой город. — А как там оказалась? — В августе девяносто первого поехала с группой экскурсоводом, да во время переворота и застряла. — Так сразу дали гражданство? — Тогда везде давали, напуганы были, нас пожалели… Туристы уехали, а я осталась. — Вернуться не хотела? — Сначала нет, потом захотела, а потом снова расхотела. — Расхотела? — Появился стимул. Если посидишь полчаса — увидишь своими глазами. — …красивый блондин под два метра ростом. — Я на лестнице встретила! Твой сын? — Хейно. — Действительно красавец… Совсем на тебя не похож. — Приёмный… Мать погибла в автомобильной катастрофе, я вышла замуж за его отца. Сейчас вдвоём. — Что случилось? — Рак… — Как ты решилась! — Полюшко, самое главное, что решилась. Не знаю, что со мной бы стало, если бы не мой мальчик. — Полюшко… Меня только папа так называет… иногда. — Хороший у тебя папа. — Да… хороший… только его долго не было… у меня.
— Ирк… а Ирк… спишь? — Нет. А что? — И мне не спится. Пойдём на кухню?… Поболтаем… по рюмашке. — Пойдём… Завтра бы не проспать. — Будильник поставлю… Ты-то выспишься. — На службу собираюсь. — Вот тебе делать больше нечего! — Хейно просил. Ни разу не был в настоящем русском храме. — А дома? — Дома это дома… Настоящее здесь. — Слушай, а у Полины отец, знаешь кто?… Дьякон! — Да ты что!… — Они много лет не виделись, а когда маму похоронила, начала его искать. — Давно? — Четвёртый месяц как умерла… на Рождество, кажется. — Хороший знак… Ты её знала? — Марину?… Нет, они переехали недавно, она не выходила уже. — А как зовут её отца? — Антон… Отец Антоний… Ир… ты что?… — …Н-нет, ничего. — Хочешь, фотографию покажу?… Видный мужчина, даже и не скажешь, что пятьдесят пять. — …Покажи… — Сейчас… Восьмого марта приезжал… издевался над нами… обсмеял с этим праздником… Вот как мужику объяснить, что мы сами этот день терпеть не можем!… — Не надо ничего объяснять. Пусть нам цветы вручают и подарки. — Вот и я говорю… Кобелине бы моему втолковать… надоело с ним ругаться… Удалила что ли… Сейчас на компьютере посмотрю… — Юлька, сына разбудишь — буду ругаться. — Да я тихо… — Ничего себе тихо… — Не боись, подруга… Вот, нашла, кажется… Смотри. Ну, как тебе, в женихи годится?…
— Тоша… Тоша… Антон!… Да постой ты спокойно!… Папа, на помощь, одной не управиться. — Полминуточки… Антон, что за дела!… Почему маму не слушаешь? — Я слушаю. — Что мама сказала? — Что ей одной не уплавиться. — Одевай курточку, умник, а то в садик опоздаем. — Ну и пусть опоздаем. — Без завтрака останешься. — Ну и пусть без завтлака. — Голодать будешь. — Ну и пусть… — Рот закрой… Шапку… шарф… — Шалф не надо. — Надо… Мама, забирай сына. — Спасибо… Паш, ну вот что мне с ним делать! — Придётся лупить. — …Не надо лупить. Не люблю, когда лупят. — Молчи уж… Много тебя лупили… — И мало не люблю. — Будешь так с мамой себя вести — и мало будет, и много будет. — Мама, моложеное купишь? — Ага. Два раза… Путь дедушка тебе покупает, раз ты кроме него никого не слушаешь. — Мам, ну мам… — К деду. — А мы пойдём к дедушке? — Пойдём… пойдём… Паш, мы побежали… Поцелуй на дорожку… — Полина, во сколько ждать? — Даже не знаю… Часов в восемь… или чуть раньше. — Может, за вами заскочить? — Смотри сам. — Хочешь? — Было бы хорошо. — Я позвоню. — Я папе скажу, что приедешь. — До вечера… — Пока.
— Тоша, оставь голубей в покое! — Полина, пусть резвится. — Ему бы завтра нарезвиться… Паша согласился на всенощную взять. — Завтра не придёте? — Пока не знаю. Если удастся у Юли оставить… Ну опять!… всякую гадость тащишь… папа родимый… — Дедушка, посмотли, что я тебе нашёл. — Какое красивое… Только им пораниться можно. — Как? — Краешки остренькие, если неосторожно взять, то из пальца кровь потечёт. — Мужики клови не боятся! — Оставь, я его подравняю и верну. Хорошо? — Холошо, деда. — Побегай, мы с мамой посидим. — Деда, на качели можно? — Можно, можно… мужик…
— …Так что там с Юлей? — Жду звонка. Она подругу встречает на Финбане. — Далеко живёт? — Тош, да соседка ж она! Я тебе рассказывала. — Прости, запамятовал … Это которая без мужа? — И без детей… Тошку балует… Нашла игрушку. — Сколько ей? — Тридцать пять… Приличная женщина, самостоятельная… — Намекаешь? — Нет, Тоша, открытым текстом говорю. — Мужу твоему настучу. — Комаров сам предложил. — Ну Паша!… — А слабо, говорит, отца с Юлькой познакомить? — Полина, ну посмотри на меня! — С Пашей согласна… Что вы с мамой не поделили… Жили бы да жили… Может, она бы так не болела. — Мне тоже так казалось… Вспоминала? — Не слышала… Бывало, заговорю, — нахмурится, губы сожмёт и в молитвослов… Так и жили… — Спасибо тебе. — За что? — Что ты есть… у меня. — Тебе спасибо. Было два любимых мужчины, теперь трое стало. — Сына в мою честь назвали? — Папа предложил… Я все уши прожужжала. — Что ты могла… в одиннадцать лет… — Я умненькая была. Помнишь? — Помню… В кого такая? — В тебя, наверно. — А ты на маму не похожа. — Хочешь сказать, — в отца уродилась? — Его порода. Улыбка не его… Он вообще улыбаться не умел. — Ты давно его видел? — Давно уж… давно. — Ну его… неинтересно. — Спасибо, моя радость. — А помнишь, как ты меня называл? — Мелкая… сладкая… — А ещё?… Ну вспоминай! — Морковка! — Помнишь!… — Полинка, задушишь! — Сильная? — Сильная, сильная. — Ещё бы! Такого мужика выносить. — Вам бы дочку. — Как повезёт. — Думаете? — Паша тоже хочет… Пару лет поработаю… Класс хочу выпустить. — Как они год заканчивают? — Грех жаловаться, думала, — хуже будет. — …Хочу ещё одно спасибо сказать… — Ну говори, чего уж там. — У меня есть тайна. — Какая? — Ты не поняла. У меня есть тайна. — Я слушаю. — Я никому не мог сказать, что она есть. Теперь говорю. — И всё?… — Да. — Тоша, это шутка? — Нет, моя радость. Я никому не мог сказать, что живу с этой тайной много лет. — Озадачил ты меня. — Не волнуйся, ничего криминального. Просто есть и всё. — И тебе стало легче? — Да. — Посмотри в глаза… Господи помилуй… Как ты жил все годы… — Не знаю… как-то прожил… Даже улыбаться начал. — Я люблю, когда ты улыбаешься. И Тоша любит… Воспитательница говорит, что у Тоши Комарова дедушка самый главный герой его рассказов. — Каких ещё рассказов? — Любит сказки сочинять, истории разные. Ребятня вокруг собирается, он их и развлекает. Артист, нечего сказать… О, Юля звонит…
— …Привет. Удачно?… Я рада… Сына возьмёшь на воспитание?… Могу, конечно. А сейчас решить нельзя или не ко времени?… Если муж отпустит… А ребёнка на кого?… Дедушке нашему отдыхать надо, у него завтра тяжёлый день… А то не знаешь!… Само собой… Тогда до вечера. — Договорились? — Почти… Приглашает на вечерние посиделки… Тебе привет передавала. — Спасибо… Пойдёшь? — Куда деваться!… Тошку надо ей закинуть, тогда на службу вовремя успею. — Не засиживайся допоздна. — Комаров проследит. — Полина, чуть не забыл!… На пасхальную трапезу останетесь?… Отец Александр интересовался. — Дай Бог службу-то до конца выстоять. — Попробуйте завтра Тошку умотать, чтобы днём поспал часа три–четыре. — Что-нибудь придумаем… Ты пошёл? — Хочу к Виталию заехать, Валя просила. — Я так волнуюсь… Четырнадцать лет не видела… Заново знакомиться придётся… Женю хочется увидеть. — Увидишь. И мужа её… Прибавление у них скоро. — Кого ждут? — Не знаю. Молчат как рыбки. — Ну хорошо… Фотографии передал? — Не волнуйся, я не настолько стар, чтобы на память жаловаться. — Иди сюда, поцелую на дорожку… До завтра… Тоша, попрощайся с дедушкой!
— Марин, за мной Виталий скоро заедет. Ты как, в город собираешься? — Тоша, езжайте без меня. Я хочу Полину сводить в «Дубки», Тамара Дмитриевна какой-то праздник организовала… Тебя сегодня ждать? — Если успею на последнюю электричку. Виталий не сможет привезти, — завтра утром едут в Новгород… — Только позвони, чтобы не волновалась. — Поцелуй на дорожку. — Если хочешь… — Я всегда хочу… Пока. Я пошёл.
— Вит, что-то пасмурный ты сегодня. — …Зеленогорскую пациентку помнишь? — Конечно. И мужа её, старого коммуниста. — Умер Петро. — Да ты что!… — Вот тебе и что. — Говорил же, уговаривал, просил почти… Дурак. — Вот так… Ты точно не лечил? — Какое там лечил! Да при моём появлении он только что под диван не прятался! — Ясно… Эрни интересовался. — Ему-то что за дело! — Ну… свой интерес блюдёт. Ему плохая репутация ни к чему. — Постой–постой… При чём здесь репутация! — Давно хотел сказать… Ты сильно не обольщайся насчёт Эрни. При всех его положительных качествах он остаётся коммерсантом. — Почему тогда не берёт свою долю? — Он снимает сливки с побочных эффектов. В том числе и с репутации. — Спасибо, что предупредил. — Не напрягайся, — тебя не подставит, будь уверен. Но если однажды не поднимет трубку, — значит у него изменились перспективы. Понял? — А ты поумнел за последние семнадцать лет. — Твоими усилиями тоже… И вера помогает. — Как это она может помочь! — Отбрасываешь мелочи, мусор, остаётся самое главное… Да что я тебе рассказываю! Ты делаешь то же самое, и лучше меня, только не привык рассуждать на эту тему. — Ну да, ну да… не моя тема… Куда сейчас? — Сразу на Пестеля. — К Эрни заезжать не будем? — Он уже там, с Алексеем режутся в нарды. — В нарды?!… Я тоже хочу! — Вот и наиграетесь досыта. — А ты? — Посижу немного да поеду. Завтра в дорогу ни свет, ни заря. — Как вы с дочками решились! — Охота пуще неволи. Ничего страшного, дорога не дальняя. — Привезите их обратно целёхонькими. Проверю. — Это дело. А то Валюшка губки бантиком, — обиделся, наверно, наш Тоша. Да чем же мы его обидели… Аж противно, блин. Культ личности в отдельно взятой семье… Ещё и лыбится, гад… Камазники совсем страх потеряли! В центре города!… Что за бардак… Антон, ты чего!… Тоха… — …Всё нормально, задумался что-то. — …Так… что тут у нас с парковочкой?… Есть такая парковочка… Тпру-у, приехали!… Поползли на второй этаж.
— Здравствуй, Алексей… Лёша, где костыли!… — Да как-то без надобности, обхожусь тростью… Проходите.
— Тоха, он точно лежал? — Нет, конечно, мне приснилось. — Ничего не понимаю… — Я тоже.
— …В общем, вижу, как Антон Георгиевич проводит рукой вдоль спины, а позвонки вслед за ладошкой рояльными клавишами — вверх–вниз, вверх–вниз. Очки протёр — нет, всё точно, — вверх–вниз, вверх–вниз… Антон, Вит, проходите, только вас дожидаемся. — Мне сказали, — тут нардами развлекаются. — Наигрались уже. Да и убегать скоро. — Куда в такую рань собрался! — Должны привезти десять комплектов двухтомника Михаила Чехова, издание восемьдесят шестого года. Отдают по номиналу. — Большая редкость? — Раритет уже, можно сказать. Тираж был двадцать пять тысяч на весь Союз. Представляешь? Как они зависли — совершенно непонятно. — Извините, не поздоровался. — …Антон, это Ира, дочь Светланы. — Очень приятно… А где Света? — Работает. Раньше часа не появится. — Я бы от такого режима с ума сошёл. — Так и спит до двенадцати, а то и до двух… Коньяк будешь? — В честь какого торжества? — Мама Света подогнала. Достаточно? — По нынешним временам вполне. — Ир, организуй Антону фужер, а Виталию чашку. — Хорошо.
— Нормальный ребёнок, чего вы так… — На неё как найдёт… Виталий, ты надолго? — …Лёш, уже пора… Виталик, подбросишь? — О чём речь, конечно! Полчашки глотну и поедем. — …Лёш, я слышал кусочек разговора. Это он шутил или серьёзно? — Антон, я встретил вас у двери. Тебе мало? — Не могу поверить… — Зато Эрни реабилитировался в моих глазах на двести процентов. — Вот как! — …Антон, потом объясню. — Спасибо, Ир… Лёш, сиди, я сам… Предлагаю выпить за Алексея. Пусть идёт на поправку семимильными шагами, потом вприпрыжку, а потом бегом. — Отличный тост!… — …Вспомнил одну байку про Фаину Раневскую… Не помню преамбулы… Пригласили её по какому-то случаю в незнамо какой дом, и решили разыграть. Не то, чтобы разыграть… Была бутылка из-под дорогого французского коньяка. В неё налили армянский, — не дешёвку там какую-то, а хороший. Но армянский. И бутылочку аккуратненько закатали. Чуть ли не с сургучом… При Раневской открыли, разлили, Георгиевна пригубила и говорит: — Какая изумительная подделка! — Вот тётка была! Циник, матершинница! А всё равно её любили! — Режиссёры не любили. Непонятно почему. — Сама себе режиссёр, поэтому и не любили. — Эрни, давай ещё по малюсенькой. — Можно, и мы пойдём… — …Лёш, я провожу. — С замком разберёшься? — В крайнем случае, позову Иру. Всё-таки резво так начинать не стоит. — Не стоит — так не стоит, доктору видней… Что я говорю, — сам себе не верю! На работе расскажу — решат, что и головой ушибся. — Не рассказывай. — Придётся… До свидания, ребята, спасибо, что зашли. — Счастливо, Лёш, поправляйся. — Ещё раз спасибо.
— Эрни, я сегодня заночую у тебя. — Без вопросов. Только имей в виду — мне к восьми утра надо быть во Всеволожске. Так что завтрак будешь готовить сам. — А ключи? — Занесёшь соседям напротив, — им не привыкать. — Договорились… — Да… чуть не забыл… Заходила Зира, просила передать это тебе. — Лейкопластырь?!… А мне-то он зачем! — Не знаю. Сказала, что ей больше не нужен. И что ты поймёшь. — Так и сказала? — Может не дословно. — Спасибо, друг. Приятно слышать… Надо же как… не ожидал. — Что ещё? — Нет, всё нормально… Виталик, когда возвращаетесь? — В воскресенье вечером будем дома. Приезжайте с Мариной. Валя просила. — Посмотрим… Ну, до встречи.
— Антон, Вы долго будете здесь? — Не знаю. Час, может полтора. — Хорошо. — Что хорошо? — Ничего. — …Ну где вы там? — Сейчас, Лёш!… Идите, ну идите же…
— С замком управился? — Пришлось Иру просить. — Понятно. Ира у нас большой специалист по замкам. Если запереть — любой вскроет, лишь бы смыться из дома. — Вот тебе и девочка!… Спину покажешь? — …Лёша, я к Юле. Сегодня не приду. — Что матери сказать? — Что-нибудь придумаешь. — Деньги есть? — Лёша, я не на гулянку, я к Юле. — Не заводись. — Я пошла.
— Странные у вас отношения… Не моё дело, конечно. — Ничего… Мне на живот? — …Лёш, здорово, что ты костыли в углу поставил. Но поберегись, прошу, шутки здесь неуместны. — Знаю… Сегодня не стреляет. Покалывает слегка. — Ремиссия… Приготовься морально, — может быть обострение. Органика позиции так просто не сдаёт. — Ты хирургу рассказываешь? — В самом деле… Всё, можешь одеваться. — …Эрни говорил, — ты хорошо играешь в нарды? — Семь с половиной минут партия. С хорошим партнёром. — Ничего себе, блиц!… Сыгранём? — Полчаса могу себе позволить. — А давай до двух очков! Куда тебе торопиться! — А-а… давай… Зарики хорошие, не убитые. — Не успели убиться… Бросаем?… Стоп! Куш как играем? — В начале с головы две, остальные как обычно, удваиваются. — У нас придурки на работе дикий Марс гоняют. — Знаю такой. Полный беспредел. Точно для придурков, которые не научились получать удовольствие… от игры… Ты первый. — Эх, говаривал Ноздрёв, давненько я не брал в руки шашек. — Знаем, знаем, как вы не умеете играть в шашки, — отвечал Чичиков.
— Антон… — Ира?… Что ты здесь делаешь! — Дожидаюсь Вас. — Ты сказала Алексею, что будешь у подруги! — А-а, это для мамы. — А если позвонит? — Кто, мама? Больно ей надо. — Я могу чем-нибудь помочь? — Проводите… во-он туда… — Куда туда! — До Фонтанки. — А потом? — Потом… потом можно налево. — Дома беспокоиться не будут?… Кажется не будут… Ну, пойдём. — Можно, я возьму Вас под руку? — Бери, теплее будет. — Спасибо. — Да не за что.
— …Меня все дёргают, пинают, как бессловесное животное. — Тут я бессилен. Это твоя семья. — Я знаю… А Вы правда здесь учились? — Да, прямо за этим углом. — Здорово… Я ходила в Мухинское на выставки… Интересно… Все такие разные, а никто друг перед другом нос не задирает. — Есть такое… Конкуренция начинается после окончания. Тут уж палец никому в рот не клади. — Как везде, одно и то же. Почему люди не могут жить так, чтобы другим пальцы не откусывать? — По глупости, по жадности… Кусают ведь по-разному. — Как это, по-разному! — Вот к примеру… Человек нашёл хорошую денежную работу. На самом деле он думает, что она хорошая, а работа только денежная. — Интересно, как это? — Моя работа не очень денежная, но и не очень плохая. Я часто бываю с семьёй, мы вместе гуляем, иногда смотрим телевизор. Когда выбираемся в город, то и в музеи ходим. Хорошая работа, когда человек больше проводит времени со своими близкими. И, соответственно, наоборот. — У мамы плохая работа… Только мне уже всё равно. Пусть хоть живёт на своей работе. — Почему ты так говоришь! — …Я… Неважно… Вам приходилось кусать? — В каком смысле? — Ну, пальцы. Не по-настоящему, а как Вы сказали! — Да. — Спасибо. — За что? — За то, что не соврали. — О, это мне легко! — А сейчас соврали. — А вот и нет! — А вот и дат! — Будем спорить? — Поспорим! — Почему ты решила, что я вру? — Все врут. Вы же не святой. — О святости нам лучше не заикаться. — Вот, сами признались. — Ира, я не вру без надобности. — А по надобности, значит, врёте? — Я стараюсь не попадать в ситуации, в которых… или после придётся врать. — Ну, а если попали! — Некорректный вопрос. — Почему? — Я не давал повода уличать меня во вранье. — Может и так. А представьте!… — Любой святой, пока он жив, может пасть, потерять свою святость. Способов не счесть. Но он этого не допустит, потому что у него опыт борьбы с соблазнами, которого у нас с тобой нет. — Значит и у Вас нет опыта борьбы с враньём. — Этот опыт есть. — Вы не врёте?… Что Вы улыбаетесь! — А ты? — Не знаю… Вы такой большой и тёплый… то есть… я хотела сказать добрый. — Да не добрый я, чадо мое, я просто не злой… Хотя накуролесил в жизни… — Убивали? — Я был солдатом. — Долго? — Почти десять лет… целую вечность. — А как это? — Что? — Убивать. — Ира, ещё парочка таких вопросов, и я сдам тебя твоим близким родственникам. — Кто Вам сказал, что они близкие родственники! — У тебя есть мама… — Они не близкие. Просто родственники. И радоваться тут нечему. — За что же ты их так… — Это моё дело…
Мои волосы пали на пол в белые кольца выспренних фраз. Я помню, всё было как будто сейчас… У иконы свеча — в отражении факел.
Пролог
— Женечка… мы с папой решили с тобой посоветоваться. — Мама, я ведь маленькая! — Это ненадолго, вырастешь большая. И твоя сестрёнка вырастет. Так как мы её назовём? — Я думала, что у неё есть имя. — Что ты, доченька! Имена даются после рождения. — Меня тоже называли? — Конечно, доча. Папа очень хотел, чтобы тебе нравилось имя. — Мама, а как мы узнаем, что сестрёнке имя понравится? — Мы выберем такое, что обязательно понравится. Мы хотели назвать её Антониной. Красивое имя, правда? — Красивое. А как будет ласковое? — Тоня. Можно будет называть Тошей. — Мама, ну это же для мальчиков! У нас уже есть Тоша. — И девочки бывают Тошами. — Мамуля, девочки не могут быть Тошами. — Ну почему же, доченька! — Мам, я буду их путать. Давай выберем другое. — Хорошо… Татьяна. — А ласковое? — Таня, Танюша… Нюша. — Ой, мамочка, я тоже это люблю! Пусть будет Нюша… Нюшенька… Так можно? — Можно, дочура, можно. Ну так что, назовём Таней? — Мама, а сестрёнка узнает, что это мы так её назвали? — Конечно! — Спасибо, мамуля. — За что? — За то, что меня назвали Женей.
То ли север, то ли юг
— Марин, мы в магазин. — А ребёнка зачем? — Прогуляется. — Полина, ты хочешь гулять? — Мам, мы недолго. — Никакого мороженого. — Тоша мне никогда не покупает. — Ты хвастаешься или жалуешься? — Но ведь хочется… — Точно? — Мам, честное–пречестное! Правда, Тоша? — Марин, мы туда и обратно. Не сидеть же взаперти! — Мне, значит, можно… — Пойдём с нами. — Так уж и с вами!… Может вы со мной? — Ты пойдёшь? — У меня дела.
— Полина?… — Побежали, пока мама не передумала. — Тихо, не шуми. — Тош, а ты правда мороженого не купишь? — Я просил не шуметь. — Спасибо, Тош, я тебя люблю. — Я тебя тоже, моя радость.
— Антон, прошу, — не балуй дочь. — Марина, ты о чём! — Она мой ребёнок. Ты ей никто. — Как это никто! — Вот так. — Кто же я! Воспитатель из детского сада? — Я не хочу, чтобы она к тебе привязывалась. — Что в этом плохого! — А что хорошего? — Послушай, девочке нужно мужское воспитание и внимание. — Мала ещё для этого. — Что за чушь!… — Не чушь. У неё есть мать. — Пусть и я буду. — А если ты захочешь вернуться в свою семью? — Глупость какая. — Там твои сыновья. — Ты прекрасно знаешь, что не вернусь. — Не знаю. — Ты хочешь, чтобы я туда вернулся? Или хочешь, чтобы остался с тобой? — Не знаю. — Ты тут пока узнавай. Потом скажешь. — Когда? — Чем раньше, — тем лучше. — …Звонил Виталий. — Он не говорил, что хотел? — Что-то насчёт поездки. — А, да… — Куда собрались? — В Бокситогорск, за белой глиной. — Надолго? — Дня на три, может на четыре. От погоды зависит. — Ну ты подумай, — чего хочешь. — Ты ничего не перепутала? Это ты должна решать, — со мной всё предельно ясно. — Я подумаю.
— Вырвался? — Ещё как… То есть еле–еле. — Что-то не нравишься ты мне последнее время. — Я сам себе не нравлюсь. — Слушай, Тоха, помню, как ты светился три года назад. Что вы друг с другом сделали? Или она с тобой. — Вот бы знать… Виталик, мы куда? — Хочу познакомить с одним мужиком. — Чем занимается? — Работает в книжном магазине. — Что я там потерял… — Потерял… Сегодня найдёшь… Заберём с работы, — и к нему домой. — А что дома? — Твоя находка. — Виталик, какой комар тебя кусил? — Конфеты отрабатываю… Подожди в машине, мы скоро.
— Антон. — Очень приятно, — Эрни. — Как?!… — Эрнандо… Виталий, ты ему не рассказал? — Бесполезно рассказывать. Пока сам руками не пощупает… скульптор, блин. — …Где обитаешь?… Можно на «ты»? — Вполне… У «Техноложки»… Виталий, как тебе мероприятие?… — Не очень… Когда художники выставляются, — можно хоть постоять–поглазеть. А эти… со своими заумными виршами… — Среди художников тоже зауми полно. — Знаешь, Жванецкий однажды сказал: «Запах ведь чем хорош! Потому что вместе с человеком. Не нравится запах — отойди в сторону»… От этих… не отойдёшь… Душок ещё тот. — На тебя трудно угодить. — Невозможно. Не люблю угодливых… К Антону иной раз в гости приезжать не хочется. Хорошо, хоть отмазка есть, — далеко живёт. — …Ты раньше не говорил. — Какой смысл воздух ногами пинать! Только тебя расстраивать. А ты ещё мне пригодишься. — Ребята, может дальше без меня? — Обиделся, что ли? Тоха, зря ты так. Я же не сказал, что совсем плохо. Я хочу сказать, что у тебя всё будет хорошо… Эрни, от посылки что-нибудь осталось? — Литров десять. — Отлично! Нам хватит. — …Ну ребята, вы даёте… А как же Бокситогорск! — Днём раньше — днём позже, — какая разница! Твоя Марина даже не заметит. — Много ты про неё знаешь. — Знаю,знаю… Ей сыновей вместо дочки — стала бы как моя сестра. — Договоришься у меня. — Напугал ежа… Рулить кто будет, — дядя? — Мы ещё вернёмся к этому разговору. — Возражений нет, майор… Кстати, вы с Эрни почти коллеги, — он младший лейтенант. — Каких родов? — …Авиация. — Всего младший?… — Комиссовали по зрению с четвёртого курса. Мог бы остаться, только пошёл бы служить в «сапоги». — В партию-то успели принять? — Успели… Ты тоже коммунист? — Вышел два года назад. — Смелый поступок. Я в этом году. — Да чего там смелого… — В Питере, пожалуй, — да. А периферия до сих пор по старым законам живёт. — Недолго осталось. — Согласен… — У меня сосед пьяница… как поддаст, так орёт на весь Сестрорецк: дождётесь, сволочи, перестрелки после перестройки. Боюсь, — прав пролетарий. — А ты как думаешь?… — Я старой закалки, — мыслю пятилетками. После девяностого надо ждать. Максимум в девяносто втором… Не дай Бог… пачкаться… — …Эрни, нам сюда? — Следующий… ага… давай направо, вокруг сквера… всё, приехали… Добро пожаловать в мою холостяцкую квартирку!
— Уютненько. — Тут много народа руку приложило. — То есть?… — Жены нет, женщины бывают. От каждой остаётся кусочек… этого самого. Вот так и живём. — Чем занимаешься?… Магазин не считается! — Всем помаленьку. Встречи с интересными людьми, Самиздат… Кое-что ещё. — Откуда такое имя? — Папашка был двинут на Испании, занимался испанской поэзией. Вот и подобрал сыну имечко. Нормально, за сорок лет привык. А тебе сколько? — Тридцать шесть… Отец был филологом? — Дипломатом. По-нашему — шпион во внешней разведке. Хотел, чтобы я пошёл по его стопам. Только вот в лётное я поступал уже после его смерти… Давайте за встречу и знакомство. — …Хороший букет. — Домашнее. Мне каждый месяц присылают две канистры. — Откуда? — Из Грозного. — Имей в виду, — отопьём. — Пейте на здоровье, — похмелья не будет… Антон, пока не забыл… Это тебе. — Сатпрем ?!… — Первое официальное издание «Путешествия сознания» . Разлетелось мгновенно. Виталий рассказывал, чем ты увлекаешься. Решил подогреть знакомство книжкой. — Спасибо, Эрни, мои листочки уже подыстрепались. — В следующем году планируется допечатка, — если повезёт. — Хорошее дело. — Это не мой проект. Есть другие заинтересованные лица. В Питере такие группы как у тебя работают пятнадцать лет. Сначала подпольно, сейчас уже открыто. — А твоё участие?… — Я говорил, — интересные люди, артефакты… — Я-то обыкновенный… Что ты сказал?!… — Ну… предметы силы… Мы так их иногда называем. — Это не ко мне. — Очень даже к тебе… Скажи, ты ведь не крещёный?
— Когда я был маленьким мальчиком, мне подарили крестик. Простенький такой, алюминиевый… При переезде на новую квартиру отец его случайно обнаружил. Чуть голову не оторвал. — Добрый папа, нечего сказать. — В семьдесят четвёртом, когда я приезжал за Настей, в «Сайгоне» познакомился с одним мужиком, лет на пять старше меня. Он мне этот крест и подарил. В армии мне бояться уже было нечего, с тех пор его не снимаю. — Можно посмотреть? — Да, пожалуйста. — Так, где мои запасные глазки… Вот… Смотри, Антон. — Куда? — Сюда и сюда… Это канонические православные. — Может он католический? — Без вопросов, — полюбуйся… Ну, что скажешь? — Я не разбираюсь. — Зато я разбираюсь… А теперь?… — Ничего себе!… Ноль в ноль… Как ты догадался? — Я этот крестик десять лет ищу, — с тех пор, как узнал, что он ещё существует. — И что это означает! То, что ты сказал? — Можно сказать и так. Масоны разрабатывали свои кресты так, чтобы непосвящённый не мог их определить. Зато сами узнавали с первого взгляда. — Верится с трудом. — Антон, это определённо тот самый. — То-то я заметил, как он душит меня последнее время. — Что?!… — По ночам иногда… чувствую, как цепочка на шее петлёй стянута. — Так… С перепуга порвать не пытался? — Такую порвёшь! — Давай попробуем… Что за металл… Ничего себе!… Нет, не могу. — Дай мне… Титановая, что ли? — Какой титан! Кресту больше сотни лет… Ладно, оставим. Вопрос теперь в другом, — что говорил тебе мужик, когда рассказывал о кресте? — Виктор? Говорил, что будет приносить удачу. Я не верил, пока сам не убедился. Действительно, так и было. — А он не говорил, что удача обернётся несчастьем для тех, кто рядом с тобой, для близких? — Нет… Ты думаешь? — Пробегись-ка быстренько, — насколько хороша была твоя жизнь последние пятнадцать лет. — И пробегаться не надо. Ничего хорошего… Было, конечно, и много… Только заканчивалось всё скверно. — Ещё не закончилось. Он пытается сменить хозяина. — Ерунду какую-то говоришь. — Ты женат? — Почти. Мы вместе три года, но не расписывались. — От креста надо избавляться, если дорога твоя женщина. — Если что случится, — я себе никогда этого не прощу. Она, можно сказать, меня с того света вернула. — Как это? — Я потерял любимую… приехал домой… как чумовой… ничего не видел и не слышал… Мама ночами за меня молилась, чтоб руки на себя не наложил. — Собирался? — Нет, даже мыслей таких не было. Просто жить не хотел… А потом появилась Марина… Она смотрела, а из глаз на меня свет… Вот так потихонечку… оттаял. — Поедете через Волхов — утопи его. Иначе пожалеешь. — А с чего это вдруг ты озаботился моей персоной! Я могу крест и тебе подарить. — Нет уж, нет уж, спасибо. Мне такое не надо. — И всё-таки?… — Я же говорил, — встречаюсь с интересными людьми. — Ну ты даёшь!… Какой интерес ко мне привёл! — Привёл Виталий. Он показал твои нэцкэ. — Вот поросёнок стриженый… — …Ты сказал, — делай с ними, что хочешь. — …Антон, ты не понял сам, что сделал. — Я делал нэцкэ, — специально изучал китайскую скульптуру эпохи династии Хань, а потом японскую миниатюру. — Твои миниатюры не являются тем, чем они кажутся с первого взгляда… непосвящённого взгляда… Месяц назад я сделал видеозапись одной телепередачи. Думаю, — вам понравится.
— Здравствуйте! Ну-с, проходите в моё царство–государство. Каким ветром занесло? — Вспомнил, что днём ты в мастерской. — Не всегда, но чаще всего… чаще всего… — Мы недалеко были. Пытались Вере сапоги приобрести. — Что так? С женской обувью сейчас, кажется, неплохо. — И нехорошо. Всё слишком уж… модное. — Запрос ясен… Так, я сейчас чайку организую. Правда, к чаю только конфеты и печенье. — А лимончик? — Есть мелисса, луговая мята, душица… — Душица… с коньяком… — Вы всё-таки купили! — Просто так, по случаю. — В Апрашке?… по случаю?! — Из дома. — Та-ак… Вера Михайловна, так что с сапогами тире коньяком? — Максим сказал, что к Вам зайдём. Вот я и предложила взять. На всякий случай. — Ладно. Коньяк с чаем — значит с чаем. Я буду чай с коньяком. — …У тебя тут и лежачок есть! — Редко пользуюсь. Только днём иногда. — Почему? — Как с Мариной стали вместе жить, ночевал здесь только однажды, когда они с мелкой к бабушке ездили. Не люблю спать один. — Не пользуешься спросом? По тебе не скажешь. — Внешность обманчива. Вы знаете, каких трудов мне стоило Маришку охмурить! — Уж больно привередливая она у тебя. — Что есть — то есть. За это её и люблю… Так, чайничек поспел. Рассаживайтесь. — Впервые вижу творческий беспорядок, который меня не раздражает. — Наверно, потому, что это мой беспорядок. — Наверно… Можно?… — Здесь почти всё можно.
— Скажи, пожалуйста, какая у тебя сверхзадача? — Вот так сразу и про сверхзадачу! — Уай нот, как говорят англичане? — Можно подумать, — ты изучал театроведение или историю изобразительного искусства! — Я много чего изучал. — Какая тут может быть сверхзадача! Вот ты садишься за обеденный стол. У тебя есть сверхзадача? — Как минимум — не умереть с голода. Что в этом плохого! — Ничего. Всё правильно и — главное — логично. — Но я не равняю кусок хлеба… — …с маслом! — Хорошо, пусть будет с маслом!… Я не ставлю в один ряд хлеб и твой «шоколад для души». — Браво! Так меня ещё никто не комплиментировал! Дай пять. — Я и не так могу… Так что насчёт сверхзадачи? — Да хрен её знает… Ваяю, как Бог на душу положит. — А это? — А-а… После выставки осталось. Баловство. — Мне нравится. — Не только тебе… в Академии выставлял. — Почему же так сразу — баловство! — Вера, а почему Вы не пьёте? — Я Вас слушаю. Вдруг что интересное пропущу. — Ой, да я Вам этого интересного столько могу понарассказывать, — уши завянут! — Вот и рассказывайте, от Максима редко что услышишь толковое. — …Ве-ер, ну, что ты меня уж так!… — Не оправдывайся… Продолжайте, Антон. — Макс, что тебя привлекло в этом триптихе? — Я старше тебя. И воспитывался, соответственно, на классиках соцреализма. Не могу представить эти вещи в последней четверти двадцатого века. — Действительно. Ты имеешь в виде Союз? — Наверно. — За бугром подобный стиль давно был, и почти так же давно умер. — Почему? — Кому-то из наших атлантов от скульптуры пришла в голову мысль, что стилизация есть признак мастерства. Вот и повалили все, кому не лень. То есть, наоборот. Все, кому лень. — В этом месте поподробнее, пли-из. — Понимаешь, есть два основных способа самовыражения. Либо в детализации образов, либо выражение собственной идефикс любым способом. Подчёркиваю — любым! И лишь истинные гении способны сочетать и то, и другое. — Ладно, это я дома на досуге разжую. А стилизация? Что ты имеешь против неё? — Всё. Это метода для ленивых. Внешней вылизанностью можно сойти за профи, а непонятливостью, невнятностью образов — за гения, чуть ли не нового пророка. Хотя, должен признать, встречаются самородки. Я не из них. — Ну, что ж ты себя! Или тебе об этом кто-нибудь из ваших… «атлантов» сказал? — Я, как вы могли уже заметить, чаёвники мои дорогие, и сам не дурак. Правда… — Всё-таки дурак? — Нет, кроме шуток… Было у меня несколько работ, которые приводили в смущение. — Где они сейчас? — А-а, была не была. Плесни-ка мне в чашку мужского напитка! — Лови… глоточек счастья.
— …Пару лет назад… Видишь миниатюрочку?… Так вот… Через неделю–другую после неё я сделал ещё одну… Мелочь есть? — Есть какая-то. Зачем? — Сейчас покажу… Так, что там у меня… Годится… Вот, смотри. Семь монет. Шесть по периметру и одна в центре. Мы хорошо их видим, никаких заумных сверхзадач в голове не возникает. — Если я буду пить один, то возникнут. — А ты не пей… Теперь представь себе существо, которое живёт в двухмерном пространстве. Представил? — Вера, ты представила? — …Макс, я тебя спрашиваю. — С трудом. — Я тоже. Метаболизм, вероятную биохимию не обсуждаем. Для начала ответь на простой вопрос, — сколько монет это существо может видеть?… Вера, не наливайте ему пока, а то ответа не дождёмся — Семь!… Так, стоп… Не семь, что ли?… шесть?! — Именно так! Причём — заметь! — не одномоментно. Для того, чтобы увидеть седьмую, ему придётся либо проникнуть внутрь, либо научиться воспринимать как мы — трёхмерно. — Та-ак… Остановимся на… — Не надо. Всё взаимосвязано. Если достанет прозорливости, чтобы проникнуть внутрь, то так и до третьего измерения докарабкается. Всё понятно?… вопросы есть? Вопросов нет. — Только денюжки твои на скульптуру не похожи. — А мы их в сторону… Я решил сделать нечто… Среди монокристаллов много красивых… Чушь какая! Они все красивы сами по себе. Я не стал изощряться, и остановился на пресловутом числе «семь». На поверхности было шесть собачьих барельефов. И всё. — А седьмой?… седьмая собака! — Внутри. — И тебе не лень было её лепить, чтобы засандалить внутрь куска глины? — Максим, я её не лепил. Я просто представил, что она там есть. — Вера, плесни мне чайку… Хорошо, — ты представил, а как это представить зрителю? — Некорректный вопрос, — не в обиду тебе. Миниатюры уже нет. — Продал? — Я поставил её на просушку вместе с той самой. То ли оттепель была, а я не учёл, то ли режим сбился… Через пять минут раздался громкий «бум-ц», и мои собачки разлетелись на мелкие кусочки. — Жаль… Ты не пытался повторить? — Каюсь, — была такая мыслишка. Недолго. — Почему? — Собачки сделали свою работу, прикрыли собой то, что для меня было важней. — Мистика прям какая-то… Ты в это веришь? — Вера, объясните своему мужу, что с Вами происходит в моём присутствии. — Не надо, Антон. Мы… в общем-то… сапоги… не очень-то и хотели. Вы понимаете? — Ну, как вам мой чай?… повело? — Что ты туда намешал! — А вот это и будет темой нашей беседы.
— Я Вас приветствую, мадам! — Как ты любезен сегодня. Не к добру. — Да ладно, чего уж там; чай, не на свидание пришла. — Чай, говоришь? — Как же без него! — А ты мог бы для меня своей царской травы заварить? — Заварю, заварю. — Усыплять сегодня будешь? — Нет. — А я бы не отказалась. — Я тебя понимаю. Но… Видишь ли, какая штука, гипноз как наркотик. Людям нравится это состояние. Так что ты не ис-ключение. — Жаль. — Да не стоит об этом жалеть! — Приятно быть исключением. — По-разному… Так, сегодня у нас маленькое развлечение. — Вот так сразу, безо всяких прелюдий? — Будешь позировать. — Ты хочешь нарисовать мой портрет? — Нет, конечно! Да и рисовальщик из меня никудышний. — А как ты готовишь эскизы для своих скульптур? — Я работаю без эскизов. — По памяти? — Почти. — Как это? — Подожди, усядусь поудобней… Ты по улицам ходишь — спотыкаешься часто? — Ну, Антон, и сравнения у тебя. Говорили мне, что ты странный, но теперь я и сама вижу. — Не странный я, просто приземлённый. — Ой, вот только этого не надо! Приземлённый… — А что? Я мыслю простыми категориями: еда, женщина, глина. — Совсем ты меня заморочил. — Ну-с?… Приступим, Вера Михайловна! — Мне потом можно будет посмотреть? — Сегодня не понравится. Даже показывать не стану. — Включи какую-нибудь музыку, что ли… И расскажи, как ты умудряешься работать без эскизов.
— У меня в голове много проектов. Они живут своей жиз-нью, изменяются, я отрабатываю технику резьбы… — Антон, а что это такое? Это же не глина! — Это скульптурный пластилин. Он не такой текучий, как простой. Что бывает критично, особенно в жару. — Почему не в глине? — Глина быстро сохнет, у нашей жирность маленькая. А нам потребуется время. — Жирность?… у глины?! — Ну, как бы тебе объяснить… Вот представь, что ты в пе-сок выливаешь воду. Что будет? — Прольётся до дна. — Правильно. У песка жирность нулевая. И глина разная бывает. — А с какой ты работаешь? — С кембрийской. Я, как ты знаешь, человек небогатый, ез-дить за хорошей глиной не по карману. — То есть, эта совсем плохая? — Да нормальная, работать можно! Я её промываю, сушу. Чистенькая становится, без единой крупиночки. — Так вкусно рассказываешь, что аж самой захотелось её помять. — Могу дать кусочек. — Всего кусочек? — Тебе хватит. Потом поймёшь. — Мне не понять, я же баба глупая. — Не глупей кошки. — Да… Что значит, не глупей! — …Когда я впервые приступил к заготовке большого объ-ёма, — ну, большой он был, конечно, относительно… использо-вал детскую ванну. Классная была идея!… А у меня тогда в ма-стерской жила кошка… — Сейчас не живёт? — Добрые соседи отравили… В моей жизни было три кош-ки, которых я никогда не забуду… Вот… Алиска была третьей. Наверно, больше не будет. — И что твоя Алиска делала? — О, много чего! Была хозяйкой дома, любила воротнички сосать. Я попробовал — ни фига не вкусно… Ещё любила спа-гетти, особенно с грибами. Натрескается, лохудра, и лежит пых-тит с набитым брюхом. Никакого «Вискаса» не надо. — Ты про неё как про человека рассказываешь… — …Любила смотреть телевизор, лёжа под одеялом. Кончик откинет и таращится на экран, как будто что-то понимает. — Я про такое слышала. Собаки тоже чудят иногда, если долго с людьми живут. — Эт точно… Они все нам стараются подражать… Когда пришла пора котят рожать, она до последнего терпела, пока я не пришёл. Как это, мол, рожать да без хозяина!… И малышню свою сразу в постель мою перетащила… Член семьи, — умора… — Может она и скульптуре училась? — Хотела понять, что я вытворяю. Пока глину месил, всё время вокруг ходила. То понюхает, то в ванную лапу сунет. Ни-когда с таким весельем не работал. — Может и мне кошку завести… — Дочку расти. Чтоб из неё кошчонка не получилась. — Всё, больше не отвлекаю. — За меня не волнуйся. — …Кто это поёт? — Не узнала? Ну, ты даёшь, Михайловна. Это же Хампер-динк! — Точно! Я эту песню раньше не слышала. — Может, забыла? Очень старая запись, в начале семидеся-тых у нас в стране выходила. — Как называется? — «Возьми моё сердце». — Антон, ничего не хочешь у меня спросить? — Сама, сама всё мне расскажешь. — А если не расскажу?… пригрозишь Максиму пожаловать-ся? — Очень мне надо, жаловаться… — Объясни, зачем тебе это нужно? — В конце восьмидесятых я узнал про одного доктора из Армении, который корректировал психику пациентов, создавая их скульптурные портреты. А у меня есть одна отличительная особенность. С раннего детства… — Ну, наконец-то! А то, — приземлённый… обыкновен-ный… — Ничего там необыкновенного. Я подражатель, своего ро-да имитатор. — Как это! — Как подражают дети? Вот вспомни себя. — Да я до пяти лет про себя ничего не могу сказать. — А после пяти? — Я-то как раз обыкновенная. И никакими подражаниями не занималась. — Ладно, в другой раз. — А с какого возраста ты себя помнишь? — Отчётливо помню с месячного. — Ты Марине Алексеевне тоже сказки рассказываешь? — Я не шучу. — А в два месяца ты занялся подражанием. — Хм… В этом что-то есть. Надо будет повертеть… У меня хорошо получалось подражание животным. Мяукал так, что ко-шаки в округе с ума сходили. И не только кошаки… Потом пев-цам разным подражал. Если бы в художественную школу не по-ступил, то, может, и музыкант из меня неплохой получился бы. — Из тебя неплохой экстрасенс получился. — Не называй меня так. Я не экстрасенс. — Значит, маг или колдун. — Я ни то и ни другое. — Кто же ты, в таком случае? — …Так вот… Мне достаточно было один раз посмотреть, как он работает, и я смог повторить его метод. — Ясно, ты просто гений. — Не возражаю. — Надо же! — Гениев много, особенно у нас в России. Это не подвиг… Поверни голову чуть влево… Хорошо. — Уже хорошо? — Нет, пока не очень. — …Николай мой учитель. — Ох, как я не люблю это слово. — Откуда ты про него узнал?… Максим рассказал? — Предположим, что Максим… Вы давно с ним встречае-тесь? — Восемь месяцев. — Мэм, а по Вам розги плачут. — Это моё… дело. — И Максима тоже. — Я тебе говорила уже. — Он тебе не угрожал? — Максим?… Пусть только попробует! — Николай. — Откуда ты знаешь!… — Сквозняком надуло.
— …Антон, я устала. — Всё, пара штрихов… На сегодня достаточно. — Может, всё-таки посмотрю, а? Ну, хоть одним глазком. — Я сказал — нет. Запомни, женщина, это моя территория, здесь условия диктую я. Запомнила? — Ух, какой ты!… Марина надоест, — позвони. — Когда ты видела Николая последний раз? — В середине марта. — Не жалует он тебя своим вниманием, как я погляжу. — Он очень сильный. Сильней тебя. — Что ж ты тогда ко мне пришла! — Он сказал, что «чёрные» такими вещами не занимаются. — Чёрный, значит… Уже тепло… Влипла ты, Михайловна, по самое некуда. — Я знаю, Антоша, но ничего поделать не могу. Он как магнит. Только посмотрит, и я пропала. — Дура набитая. — Не груби. — Я не Макс, мне можно. — Ты так и не сказал, зачем тебе это нужно. — А-а… ты про это… Марина попросила. — Я не первая. — Тебя это не касается… Что вас с Мариной связывает? Ра-ботаете в разных организациях, видитесь редко. — Она интересная женщина. Интересы не пересекаются. — Кто мне сегодня предлагал позвонить? — Да я пошутила. Могу пошутить? — Я такие шутки не понимаю. — Забудь. — Забыл. — Ладно, пойду я. Когда прийти в следующий раз? — Свяжемся. Я сейчас занят, надо несколько долгов раздать. Как со временем определюсь, — сообщу. — Позвонишь, а?… — Позвоню… Ну, ты зараза! — Пока–пока, Антошенька.